Господин следователь. Книга 2

Шалашов Евгений Васильевич

— Чем же я вас опозорил, Василий Яковлевич? — вытаращился канцелярист.

— Я же ради тебя хлопотал, чин коллежского регистратора выпрашивал, вот-вот получить должен, даже с директором училища толковал, чтобы он у тебя экзамены принял, а ты?

— А что я?

— Правду, стало быть, не хочешь сказать?

— Какую правду? — принялся пучить глаза Илья Тихонович.

— О том, как подслушал разговор о грядущей проверке журналов, к сестрице своей отправился, чтобы та записи подчистила. Не хочешь покаяться?

— Вот вам крест, ваше благородие,

даже не понимаю, о чем вы и говорите, — истово перекрестился канцелярист.

— Не понимаешь…

Абрютин вздохнул, а потом, с разворота, от всей души, вдарил канцеляриста по зубам. Ну кто же так бьет?! Так и собственный кулак повредить можно. Эх, господин исправник.

Василий Яковлевич, потирая отбитый кулак, грустно сказал:

— Зарекался ведь по зубам бить, ан, нет.

— Бывает, что по-иному и нельзя, — понимающе хмыкнул Наволоцкий.

— Вот-вот, — поддакнул Абрютин. — Иной раз солдатик сомлеет, испугается, а как ему разочек поддашь — сразу вперед мчится, словно угорелый. У меня на Шипке один раззява едва целый взвод с панталыки сбил. А как врезал ему — так он штыком сразу двоих турок заколол. Ладно, что убили его, а не то пришлось бы к кресту представлять.

Я слушал господ офицеров, пусть и бывших, ушами солдата-срочника, категорически отвергавшего физическое воздействие начальства на солдат. Но как сын военного, осознавал, что и на самом деле бывают случаи, когда иначе нельзя.

Наволоцкий, подойдя к лежавшему канцеляристу, без зазрения совести пнув того под зад, спросил:

— Очухался? — Пнув еще раз, заорал так, что задребезжали стекла: — Встать, скотина! Чего разлегся, если перед тобой генерал стоит?

Илья Тихонович почти мгновенно вскочил на ноги, вытянувшись перед «генералом».

— Ну что, сын старой псицы, добегался? — грозно спросил «генерал», встав перед канцеляристом. — Думаешь, я тебя здесь оставлю, в Череповце? В камере будешь сидеть, хлебушек казенный жрать? Как бы не так! Ты за убийство в Петропавловскую крепость пойдешь, своим ходом, а оттуда на Сахалин, в кандалах! И скажи спасибо, если пожизненный срок дадут, а не виселицу. Будешь до скончания века тачку катать. Рассказывай, как статского советника убивал.

— Никого я не убивал! — завизжал канцелярист, лишившись респектабельности и солидности.

— А кто убивал? Сестрица? — быстро спросил я. — Господин генерал не врет — будешь запираться, поедешь с ним в Петропавловскую крепость, крыс считать.

— А крысы там злющие, сырость не любят, — подхватил Наволоцкий и, по- простецки, двинул Илью Тихоновича в пузо. Канцелярист едва не согнулся, но Наволоцкий умело его подхватил.

— И надзиратели там все злые, хуже крыс. Кто статского советника убил?

— Не убивал я. И сестрица не убивала. Колька его убил, Настькин муж.

Вот, главное сказано. Забирая канцеляриста у «генерала», направил его к столу.

— Давай, Илья Тихонович, облегчи душу. — Усаживая его на стул, спросил. — Как хоть фамилия-то твоя?

Фамилия канцеляриста оказалась

очень простой — Петров. И по существу дела, он поведал, что в конце зимы, либо в начале весны — точно не помнит, в гостиницу прибыл важный мужчина. Добирался он до Череповца не на своих, не на почтовых, а на «вольных» лошадях — то есть, с мужиками, которые едут в Петербург зарабатывать денежку, но не записываются в извозчики. Питерские городовые таких мужиков гоняют, в каталажку сажают, извозчики с бляхой иногда бьют, но крестьяне все равно едут и едут, потому что спрос всегда есть. «Ванька» на телеге возьмет не полтину, как извозчик с коляской, а гривенник, за двугривенный перевезет дрова, уголь, мебель, да еще и разгрузить поможет.

Про «Ванек», извозчиков из крестьян, я когда-то читал, но новостью оказалось, что у «вольных извозчиков» имеется собственный «почтовый» тракт, когда кто-то подхватывает седока в столице, через двадцать верст передает его другому «Ваньке», тот третьему и так далее.

Для путешественника «подземный почтовый тракт» обходится гораздо дешевле, нежели услуги почтовых карет, но здесь имеется своя опасность. Бывало, что «вольные» завозили путника в лесок, раздевали до белья, а иной раз и убивали. Правда, и сами «вольняшки» страдают. Их тоже и грабят, и убивают.

Несколько лет назад, воспользовавшись услугами «вольных» извозчиков, можно было из Санкт-Петербурга проехать и до Варшавы, и до Гельсингфорса. Губернии Царства Польского и Великое княжество Финляндское, вроде, тоже в Российской империи, но там законы свои, российская полиция не достанет, а махнуть в Европу гораздо проще. Но после восшествия на престол Александра Третьего начали закручивать гайки и дорог, свободных от контроля осталось поменьше. Тракт от Петербурга до Вологды пока не трогали, руки не дошли, да и не сбегут по этой дороге уголовные и политические за границу.

— Полностью не удалось безобразия пресечь, но кое-что сделали, — с удовлетворением хмыкнул Наволоцкий, внимательно слушавший показания канцеляриста. — Конных стражников посадили с десяток, таможенников тоже. В Выборге даже полицейского исправника к суду привлекли.

Понятное дело, что невозможно наладить целую систему перевозок по всей империи, да еще с выходом за границу, если полиция начнет «возражать», но коли сумеешь договориться с ней — все пойдет на лад. Разумеется, сразу все дыры не заткнешь, но начинать откуда-то нужно.

Со слов канцеляриста Петрова, в Череповецком уезде «подпольных» станций две — одна в Кадуе, вторая в селе Никольском, на реке Шексне.

— Пресеку, — твердо заявил Абрютин, стукнув кулаком по столу. — Завтра же урядников вызову, баню устрою.

— Только попозже, — заволновался я. — Сначала с этим разберемся, потом станете стружку со своих снимать.

— Не стружку, а уволю всех, к ядреной матери, — пообещал исправник и я ему поверил. Нужно будет — уголовное дело открою.

— Зять твой, тоже в тайном извозе участвовал? — поинтересовался я.