Господин следователь. Книга 3

Я стоял навытяжку перед Его Превосходительством и мысленно восхищался оборотами речи Николая Викентьевича.

Прежде наш Председатель так со мной не разговаривал. Но я не в претензии — заслужил.

А тот говорил о чиновниках, кавалерах ордена святого Владимира, которые ведут себя неподобающе, словно гимназисты пятого класса. Мол — в шестом-то они уже понимают, что драка — это не метод. Помянул моего папеньку, чьи седины я снова позорю и то, что никогда Череповецкий Окружной суд не подвергался такой позору, как вчера, когда некий следователь — причем, следователь по особо важным делам, разгромил трактир и покалечил гуртовщиков.

Но,

что интересно — во время речи Николай Викентьевич ни разу не оскорбил меня, не произнес ни одного слова, на которое я мог бы обидеться.

Господина Лентовского хватило минуты на три, если не на четыре. Закончив выволочку, он выдохнул и спросил:

— Ну как оно вам?

— Отлично, — с восхищением ответил я. — Обошлись без флотских загибов, но я проникся.

— Целый час репетировал, — похвалился Лентовский. — Даже конспектик написал, чтобы чего не забыть. В те времена, когда в прокурорах ходил, составлял для себя памятку — на чем внимание заострить, а что напротив, лучше затушевать. Знаю, что все равно с вас — как с гуся вода. Да, — спохватился Николай Викентьевич, — а что вы стоите? Садитесь, выговор закончен.

Усевшись, я вопросительно посмотрел на начальника.

— Надеюсь, вы не в обиде? — с беспокойством спросил наш генерал. — Сами понимаете, Иван Александрович, я обязан был отреагировать на неподобающее поведение своего подчиненного. Ну, не кляузу же на вас в Судебную палату писать? Неприлично, да и выговор вам могут объявить. А так, все тихо-мирно, почти по- семейному.

— Нет, что вы. Все правильно. Начальник должен быть строгим, но справедливым.

— Эх, Иван Александрович, как мне иной раз хочется взять ремень…

Николай Викентьевич развел руками, показывая, что и рад бы, да уже поздно. Но я на Лентовского не в обиде. Уважаю своего начальника, тем более, что он и по возрасту мне не в отцы, а в деды годится.

— Кстати, а кто меня опять вложил? Неужели полиция?

— Ну что у вас за слова? — вздохнул Лентовский. — Вложил… Я таких и слов-то не слышал. Полиция рассказала… Как же, от них дождешься. Исправник за вас грудью встанет, да и остальные тоже. И не вложил, как вы выразились, а сообщил начальству о неподобающем поведении титулярного советника.

Мороз и солнце…

Уши мерзнут.

Декабрь. Морозец, по моим ощущениям, около минус двенадцати или пятнадцати по Цельсию. Почему бы не прикрепить к фуражкам шерстяные наушники или вообще, не следует ли государю включить в комплект формы шапку-ушанку?

Сейчас забегу в управление полиции, узнаю у господина исправника — нет ли чего-то для меня?

Мог бы никуда не бегать, канцелярия исправника раз в неделю присылает в Окружной суд сведения о происшествиях и преступлениях за истекший период. Но одно дело сидеть и читать в собственном кабинете, совсем другое знакомиться со статистикой на месте. Есть возможность что-то уточнить. Да и повод прогуляться по Воскресенскому проспекту, потому что в Мариинской гимназии через семь минут начнется большая перемена, можно на минуточку заскочить, авось, Леночка спустится.

Только нужно успеть самому зайти первым внутрь, а иначе, увидев меня из окна, выскочит наружу в одном платье, а оно, по декабрьскому времени, плохая защита от холода.

Леночка спустится со второго этажа на первый, а лестница и все вокруг нас, будет мгновенно облеплено шушукающимся девчонками — от самых мелких до барышень на выданье.

Целоваться нам и в голову не придет, неприлично,

да и гимназистки советы начнут давать. Минуты через три-четыре, раздвигая учениц, словно атомный ледокол льдины, к нам выплывет Виктория Львовна, солидная женщина лет сорока — Леночкина классная дама, которая, пряча улыбку, цепко ухватит меня под локоть и выставит за пределы здания, невзирая на то, что я важный чиновник и титулярный советник.

Здешние классные дамы особы строгие. Подозреваю, что Виктория Львовна меня караулит, но все-таки, умница, дает возможность жениху повидаться с невестой, постоять рядышком, подержаться за руки. Но минут за пять до начала урока она меня все-таки выставит и, для приличия, поворчит на служителя — мол, почему посторонних впускаете?

Служитель привычно разведет руками, показывая — мол, как не впустить? Но сам тоже улыбнется в усы. В общем, все всё прекрасно понимают, но ситуация обязывает и все при деле.

Перед тем, как пойти по делам, необходимо заскочить в приемную Председателя окружного суда, сообщить заведующему канцелярией Петру Ильичу, что судебный следователь (даже не стану добавлять, что по особо важным делам) пошел в управление полиции. Это на случай, если кто-то станет меня искать. Но по большому счету — если убийств никаких нет, то нафиг кому-то нужен следователь? А случится, так меня отыщут.

Доложил, спустился, перешел на другую сторону улицы, потом сообразил, что в Мариинской гимназии мне делать нечего, Там на днях случилось какое-то инфекционное заболевание — не то ветрянка, не то коклюш, не то девчонки из младших классов съели что-то несвежего. Окружной инспектор, не мудрствуя лукаво, объявил карантин, приказав закрыть гимназию до Рождества и всех девчонок отправили по домам. Преподаватели не слишком рады — жалованье за это время платить не станут, зато гимназистки довольны. Неважно, что придется наверстывать, главное, что сейчас выпал небольшой отдых. И я девчонок прекрасно понимаю.

К счастью, Леночку хворь не коснулась, мне бы радоваться, что появилось лишнее время для занятий латинским языком, но тетушка — редиска, решила, что племянницу следует отправить домой, в Белозерск. Дескать — нечего ей в Череповце делать, если занятий нет, маменька с папенькой по дочке соскучились, заодно и Рождество встретит в кругу семьи. А то, что жених станет страдать — так ничего страшного, земская почта работает исправно, пишите друг другу письма. Бумага и любовные объяснения вытерпит, и упражнения по латыни.

Эх, значит, прямо в Городскую управу.

Василий Яковлевич Абрютин, в старом мундире, зато с новыми погонами надворного советника, с орденом святого Станислава третьей степени, удачно дополнившим его боевые награды, встретил меня радушно, усадил и сказал:

— Кажется, убийств у нас нынче нет, если не считать того, что крестьянка заспала младенца. Урядник написал — баба с ума сходит, волосы на себе рвет. Сомневаюсь, что вы дело по данному факту будете открывать.

Правильно сомневается господин Абрютин. Дело я открывать не буду. В моем прошлом — то есть, в здешнем будущем, уголовное дело бы возбудили по факту причинения смерти по неосторожности. Формально — все правильно. Молодая мама, заснувшая вместе с младенцем, должна была предвидеть, что придавит носик и ротик малыша грудью или одеялом. А как быть, если мамка — сама еще девчонка, не спала ночь, а то и две-три, отключилась? Да что ей какое-то наказание, если она сама себя поедом ест? Теперь же, ребенка у нее не будет, зато останется судимость, словно пятно не на совести, а на сердце. Какой суд, если она сама себе суд устроила? Руки бы на себя не наложила с горя.