Господин следователь
Шрифт:
— Полдня отмывала после няго.
Что отмывала хозяйка спрашивать не стал. И так понятно.
Самодельная деревянная кровать — лавка с изголовьем, с разбросанным одеялом, постельного белья нет, старый матрас с подозрительными пятнами, самодельный же столик, на нем несколько книг и тетрадей. Сверху клочок старой бумаги, где написано крупными корявыми буквами: «Я травлюся сам, потому в моей смерти прошу никого не винить».
Внизу подпись: Виссарион Григорьев Щетинкин.
Чем он писал-то? Кажется, указательным пальцем.
Посмертная
Пристав, вошедший в комнату вместе со мной, отыскал в углу грязный стакан, понюхал и сморщился. Не иначе, в нем Щетинкин и наводил ядовитое питье.
Я полистал документы, лежащие под тетрадями. Разрешение Виссариону Григорьеву сыну Щетинкину, восемнадцати лет от роду, крестьянину Мороцкой волости учиться в Санкт-Петербурге; Аттестат об окончании двухгодичных фельдшерских курсов при Обуховской больнице; направление Череповецкого земства на работу в фельдшерско-акушерский пункт села Ирдоматка.
Выходило, что Виссариону всего двадцать лет. Мой ровесник.
Представив, как парень умирал в страшных муках и в одиночестве, и мне стало нехорошо.
— С чего он травиться-то надумал? — поинтересовался я.
— Так кто их знаить? — пожала плечами Агафья. — Образованные нынче пошли, читают много. А он еще письма писал, да ответа не было.
Сюжет для романа: юный крестьянин, стремившийся стать медиком и помогать людям, отправился учиться в столицу, влюбился там в девушку-курсистку, но не добился взаимности. Вернулся на родину, влачил жалкое существование, не выдержал и покончил с собой.
— Барин, а что мне с вещицками-то его делать? — спросила хозяйка. — Тулуп от него остался, тужурка… У Виссариона-то брат имеется, в Мороцкой волости проживает.
— Вещи мы с собой заберем, — отозвался пристав. — Коли брат к тебе явится, скажешь — одежда и книги с тетрадками в Череповце, у пристава. Опись еще надо составить, в двух экземплярах.
Антон Евлампиевич так тяжко вздохнул, что я невольно улыбнулся и предложил:
— Составлю, вы только диктуйте.
Перечень имущества, оставшегося от покойного фельдшера Щетинина уместился в несколько строк: тулуп овчинный, тужурка летняя, фуражка, две нательных рубахи, одни кальсоны, две книги «Наставления по лекарскому делу» и «Справочник аптекаря», да три тетради лекций.
— Ох, спасибо, Иван Александрович, выручили, — радостно говорил пристав, передавая одну из описей хозяйке. — Не в обиде, что попусту съездили?
— Какие обиды, — успокоил я полицейского, вставая из-за стола. — Я вас выручил, в следующий раз вы меня выручите.
Пристав озадачил одного из городовых сбором вещей, и
— Спрашивают, что с трупом-то делать? — обратился Федышинский к приставу. — Сказал, чтобы хоронили.
— Правильно вы сказали, — кивнул пристав. — Покойника мы в Череповец не повезем, зачем он нам? Пусть сами хоронят.
[1] Странно, что Потулов имел звание капитана, а не ротмистра. Но так указано в «Памятной книжке Новгородской губернии на 1883 год».
Глава восемнадцатая
Встреча с прекрасным
Сегодня случился неожиданный выходной. Так иной раз бывает. Помнится, когда подрабатывал в школе, из-за аварии на подстанции нам отключили электричество и директор отправила всех домой. Не знаю, кто больше радовался — мы или наши дети? В смысле — ученики. Еще был случай, когда отключили воду. Какая учеба, если нет воды?
Вот и сейчас, действительный статский советник Лентовский приказал перенести слушания суда на следующие дни, всем господам судейским разойтись по домам. И всех дел, что вышла из строя одна из наших печей, заодно подпалив стену и потолочные балки. Большого пожара не случилось, к тому времени, когда к зданию суда подъехала пожарная команда на двух подводах с бочонками воды и насосами, все потушили.
В борьбе с общим врагом в единой цепочке стояли и передавали друг другу ведра с водой и служители, и судейские чиновники, и жители близлежащих домов. В таком деле не станешь меряться чинами и званиями, просто берешь наполненное ведро и передаешь его дальше.
Никто не пострадал, документы целы, но теперь надо ремонтировать печь, что-то отодрать, поменять, приколотить, подбелить, вставить пару стекол, выбитых в суматохе. Работы дня на два, много — на три.
Велено разойтись, мы и расходимся. Но дома что делать? У Натальи Никифоровны имеются хозяйственные хлопоты, французский у нас вечером. Пообедав, решил прогуляться по городу, заодно зайти в фотоателье, заказать обещанную матушке фотографию.
Опасался, что усадят в кресло, стиснут затылок обручем и придется сидеть с полчаса, но нет, все сделали гораздо быстрее, за несколько секунд. Магниевая вспышка и все, свободен.
Собирался зайти к архивариусу, опять его потрясти, но отчего-то пошел к Мариинской гимназии. Оказывается, не зря. Моя кареглазая незнакомка шла навстречу. Не одна, с подругой.
Как здесь полагается знакомиться с девушками? Я и в своем мире на улице ни разу не знакомился. С теми барышнями, с кем имел дело (до встречи с Ленкой!), заводил знакомство в универе, у кого-то из друзей или в кафе. Подойти к кареглазой и спросить — девушка, разрешите с вами познакомиться? Неприлично, вроде бы. Так ведь и девушка сама знакомиться не пойдет. Эх, была не была. Подойду. Подруга — это даже хорошо.