Господин следователь

Шалашов Евгений Васильевич

Признаюсь, неравнодушен к кошкам. И Ленка их любит. Мы сами мечтали завести котейку, но у моей девушки на них аллергия. У родителей всегда были кошечки. Особо запомнилась трехцветная Нюська. Мы как раз жили на Камчатке. При всем рыбном изобилии эта кошечка оставалась к рыбе равнодушна, зато с ума сходила по творогу. Отец смеялся — мол, Нюська за ложку творога родину готова продать.

Котенок так уютно устроился у хозяйки, что мне стало завидно. Не удержавшись, опять осторожненько погладил рыжика.

— Если в доме нет кота,

в этом доме пустота, — сказал я, слегка перефразируя невесть где услышанное стихотворение. Или увиденное на просторах Интернета.

— Я боялась, что вы против будете, — смущенно потупилась Наталья Никифоровна. — Давно мечтала котика рыжего завести, но как с мальчишками заведешь? Обижать станут — не со зла, по дурости. У подруги в июне кошечка окотилась. Мне этот рыжик в душу запал, но взять не решилась. Да и нельзя сразу от кошки отнимать. Теперь парней на квартире нет, постоялец — человек солидный. Думаю — схожу сегодня, вдруг котеночка-то никто не взял? И вправду, сидит мой Тишка, меня дожидается. Решила — если вы совсем против будете, соседу отдам.

— Тишка, значит, — хмыкнул я. — Скоро он из Тишки Тихоном станет. Хвост распушит — павлин удавится от зависти! Да, — вспомнились некоторые особенности кошачьей жизни среди людей. — Куда ваш котик ходить-то будет?

— Куда ходить? — не поняла хозяйка. — По дому он ходить будет, во двор бегать. Или вы против, чтобы он в ваши комнаты заходил? Я его не пущу и двери закрытыми держать стану.

— Нет, я не о том. Пусть Тишка куда пожелает, туда и идет. Я про то, куда он свои дела делать станет? Большие там, маленькие? Наверное, лоток какой нужно сделать, наполнитель подсыпать?

— Лоток? — призадумалась квартирная хозяйка. — Лоток — это прилавок, что ли? Вроде того, с которыми коробейники ходят?

— Лоток, это ящик такой, — принялся я объяснять, показывая руками размеры. — Деревянный, без крышки, в него можно насыпать опилок или песка. Тишка туда и писать, и какать станет.

— Да ну, придумаете, Иван Александрович, — махнула рукой хозяйка, слегка потревожив пригревшегося котенка. — Пописать-покакать Тишка во двор сбегает, а холодать начнет, станет в голбец ходить. Вон, там дырка для кошки есть. Лоток какой-то придумали, опилки. Если кот в опилки ссать станет, вонища будет.

Меня слегка покоробило слово ссать в устах воспитанной дамы, но кто я такой, чтобы ее учить?

— Как хорошо он у вас сидит. Словно сынок родной у мамки на ручках, — похвалил я и хозяйку, и котенка.

Но к моему удивлению, вместо улыбки, Наталья Никифоровна вдруг жалко захлопала глазами и спросила:

— За что вы так со мной?

— Как? — не понял я.

Квартирная хозяйка резко развернулась и пошла к себе. Судя по звукам, уже по дороге принялась плакать.

Чем я ее обидел? Что такого сказал? Комплимент сделал, разве нет? Ничего не понимаю.

В некотором обалдении постоял немного, потом прошел в свою комнату.

Сняв мундир, приготовился надеть халат и подождать, пока хозяйка не успокоится. Наталья Никифоровна мне как-то говорила, что если хочу поговорить с кем-то о делах — следует разговаривать в кабинете. Мол — если стану вести беседы в передней, ей все слышно. Думаю, что из кабинета тоже. Вон, в своей спальне Наталья Никифоровна уже не плачет, а рыдает навзрыд.

Не выдержав, пошел на половину хозяйки, на которую моя нога еще не ступала. Не то, чтобы мне туда запрещалось ходить, но я сам определил для себя границы. Да и делать там нечего.

Миновав кухню, уловил ароматы куриного супа, выбивающиеся из русской печки сквозь заслонку, сглотнул слюну, слегка удивился, что помимо обычных полок с посудой, в углу пристроился старинный резной буфет, заполненный фарфором (наверное, от мальчишек подальше?), прошел в первую хозяйскую комнату. Небольшой, но очень изящный столик для рукоделий (видел такие в музее, век восемнадцатый), высокая этажерка, забитая книгами и журналами, массивный платяной шкап, а дальше занавеска, отделявшая комнату от спальни. Плотная ткань не могла заглушить звуки плача.

В спальне образа на стене, под ними кровать, где лежит Наталья Никифоровна. Рыдает так, что бедный Тишка, сидевший рядом, прижимает ушки.

Опустившись на колени перед кроватью, осторожно погладил женщину по плечу.

— Наталья Никифоровна, простите, если чем-то обидел.

Квартирная хозяйка не отвечала, продолжая содрогаться в рыданиях.

— Н-ну, Наталья Никифоровна, хватит плакать, — продолжил я успокаивать. — Если, не то сказал, простите за ради бога или прикажите убираться— тотчас же съеду. Только объясните — что сделал не так?

Куда съеду и зачем мне нужно съезжать, не знал. Но на эти слова по-прежнему никакой реакции, а один только рев.

— Станешь много реветь — некрасивой будешь.

Кажется, кое-чего добился. Наталья Никифоровна перестала плакать и притихла. Наверное, пытается осознать — что ей такое сказали? Ура, первый шаг сделан.

Поднявшись с колен, осторожно присел на край кровати, опять принявшись поглаживать женщину по спине:

— Наталья Никифоровна, Наташа, ну что ты, как маленькая? Плакать не нужно, просто скажи — чем я тебя обидел?

Моя хозяйка перевернулась на спину, и принялась вытирать слезы уголком косынки. Хмыкнув, вытащил из кармана свой носовой платок.

— Чистый, еще ни разу не пользовался. Ну-ка, носик вытри.

Наталья Никифоровна убрала слезы, промокнула нос, а потом тихо сказала:

— Иван Александрович, разве можно такое говорить женщине, у которой нет детей?

— Не понял, что я не так сказал? Тишку с ребенком сравнил, а тебя с мамкой?

— Ага.

Хозяйка снова легла, повернувшись к стене. Опять рыдать собирается? И на меня так обиделась, что не желает разговаривать?