Госпожа де Шамбле
Шрифт:
Слушая старушку, я испытывал невыразимое блаженство и вскоре стал расспрашивать ее об Эдмее так же обстоятельно, как Эдмея расспрашивала обо мне. Я узнал немало милых подробностей о прошлом графини: как в детстве она жила среди цветов и птиц, как она, казалось, общалась с ними на неведомом языке и понимала то, что говорят птицы и о чем думают цветы. Я услышал также, что она любила одиночество и часами смотрела на воду, разглядывая там нечто такое, чего никто больше не видел.
Ночью у нее были другие странности. Славная Жозефина спала по соседству с маленькой голубой комнатой. Кормилица не изменяла своим привычкам и при малейшем шорохе питомицы просыпалась и шла взглянуть
Вследствие этого слуги относились к девочке с благоговейным страхом, который люди испытывают ко всякому необыкновенному существу. К счастью, Эдмея была настолько добра, а ее доброта так усиливала любовь, которую к ней питали, что этот страх все же не был таким уж чрезмерным, чтобы ее это задевало.
Я слушал Жозефину около часа, но готов был слушать ее целый день и всю жизнь.
К сожалению, старушке пора было возвращаться в Жювиньи, она и так уже проделала пять-шесть лишних льё, чтобы встретиться со мной.
Больше всего в этом рассказе меня поразило его начало, а именно то, что графиня собирается посетить усадьбу.
Я не смел и мечтать о подобном счастье — провести хотя бы день с Эдмеей в ее отчем доме, полном девичьих воспоминаний о поре детства и юности.
Однако я попытался этого добиться, и вот каким образом.
Так как я не знал, когда графиня прибудет в усадьбу, то решил отправиться уже на следующее утро в деревню Жювиньи.
Я задумал поселиться там, выдавая себя за художника, приехавшего на этюды.
Госпожа де Шамбле по дороге в усадьбу не могла миновать деревню — таким образом, мне стало бы известно о дне ее приезда.
Жозефина должна была предупредить графиню о том, что я нахожусь поблизости (я не собирался неожиданно нагрянуть в усадьбу), а также спросить, удобно ли ей меня принять.
Если бы Эдмея сочла мой визит неуместным, она отказалась бы меня видеть.
В противном случае ей следовало поставить в окне своей комнаты, которое было видно с дороги, китайскую фарфоровую вазу с букетом цветов, и это означало бы, что я могу к ней явиться.
Я опасался, что старушка что-нибудь перепутает, и на всякий случай составил ей на бумаге подробное описание своего плана.
В нижней части листка я приписал те три слова, что Вы вырезали кончиком ножа над дверью моего дома и что с тех пор столь часто приходили мне на ум: «Да будет так!»
Позвольте попутно заметить, друг мой, что эти слова стали для меня своего рода заклинанием, неизменно приносящим мне
После того как мы все обсудили, кормилица снова отправилась в путь.
Как обычно, Альфред вернулся домой в пять часов.
Он поднялся в мою комнату. Я узнал шаги друга и, когда он вошел, обернулся к двери.
— По правде сказать, — заявил Альфред, — я привез тебе гостя, которого ты не ожидал увидеть.
— Кто же это?
Друг огляделся, как бы убеждаясь, что мы одни.
— Это господин де Шамбле, — ответил он.
Невольно вздрогнув, я вскричал:
— Господин де Шамбле! Зачем ты привез ко мне господина де Шамбле?
— Я привез его не только к тебе, я привез его в Рёйи. Черт побери! Когда стремишься стать депутатом, приходится обрабатывать избирателей. Господин де Шамбле продал усадьбу в Жювиньи, но у него еще осталось поместье Шамбле, и он по-прежнему — видный налогоплательщик и член совета департамента. Следовательно, к этому человеку надо относиться с почтением. Кроме того, у него прекрасная охота и он пригласил тебя на открытие охоты в начале сентября. Я знаю, что ты жаждешь туда поехать. Будет неплохо, если он еще раз пригласит тебя. Наконец, это муж госпожи де Шамбле. Короче говоря, граф приехал ко мне в префектуру и пожаловался, что ты был в Берне и не заглянул в его усадьбу, и он очень на тебя сердит. Я подумал, что тебе следует срочно с ним помириться и привез его в Рёйи.
— Значит, граф покинул Берне?
— Да, он едет в Париж на три-четыре дня, чтобы уладить дела со своим нотариусом. Послушай, разве ты не рад лично убедиться, что граф будет отсутствовать несколько дней?
— Лично убедиться?
— Разумеется, так как я подозреваю, что ты уже знаешь об этом: славная старушка, заходившая сюда, вряд ли могла поведать тебе о чем-то другом.
— Альфред!
— Дорогой друг, хороший начальник должен стараться не допустить раздоров в своем ведомстве. Черт возьми, дай же мне принять собственные меры предосторожности! При конституционном правлении всякое должностное лицо несет ответственность. Я не хочу потерять свое место. Кроме того, ты сам знаешь, что надо кое о чем рассказать господину де Шамбле — мы преподнесем ему эту новость за ужином между грушами и сыром.
— Какую новость?
— О! Сущие пустяки, о чем ты и думать забыл. Например, что нынешний хозяин Жювиньи — это ты.
— Неужели ты скажешь это графу?
— А ты предпочитаешь, чтобы он узнал об этом в Париже от своего нотариуса и принялся строить всяческие нелепые догадки, в то время как я могу предотвратить это в два счета? Кроме того, слова префекта не подлежат сомнению, они достоверны, как первая полоса «Монитёра». Однако нам придется ужинать рано, как буржуа. Господин де Шамбле должен быть в восемь часов в Эврё, откуда отправляется экипаж, который доставит его до Руанской железной дороги. Видел бы ты, какую гримасу состроил Бертран, узнав, что мы будем ужинать на полчаса раньше обычного! Он скривился так же, как ты, когда услышал, что тебе предстоит разделить трапезу с господином де Шамбле.
В тот же миг раздался звон колокольчика, приглашавший к столу.
Альфред достал из кармана часы:
— Полшестого! Мой повар пунктуален, как солнечные часы! Дружище, что за великий человек этот Бертран! Я отпишу его тебе в своем завещании на случай, если меня угораздит умереть раньше тебя. Давай спускаться, не годится депутату заставлять своего избирателя ждать. Недаром Людовик Четырнадцатый говорил: «Точность — вежливость королей».
Мы спустились вниз. Господин де Шамбле, которого Альфред оставил в парке, услышал звук колокольчика и направился к крыльцу.