Госпожа сочинительница
Шрифт:
— Думал ли ты о последнем часе — в ней — женщины? Любить — это иногда и целовать. Не только «совпадать душою». Из-за сродства душ не уходят из дому. О, Колюшка, такой уход гораздо сложнее, чем даже ты можешь понять. Может быть, ей с первого разу было плохо с твоим отцом (не самозабвенно — плохо), и она осталась, как 90 или 100 остаются — оставались из стыда, из презрения к телу, из высоты души. Ей за сорок — еще пять лет… И другой! И мечта души — воплотиться наконец! Жажда той себя, не мира идей — хаоса рук, губ. Жажда себя, тайной. Себя, последней. Себя, небывалой!
Не переболевши — болезни другого не поймешь. Каждое слово о Гронской — это история Марининой болезни,
«Мой Арлекин, мой Авантюрист, моя Ночь, мое счастье, моя страсть. Сейчас лягу и возьму тебя к себе. Сначала будет так: моя голова на твоем плече, ты что-то говоришь, смеешься. Беру твою руку к губам — отнимаешь — не отнимаешь — твои губы на моих, глубокое прикосновение, проникновение — смех стих, слов — нет — и ближе, и глубже, и жарче, и нежней — и совсем уже невыносимая нега, которую ты так прекрасно, так искусно длишь.
Прочти и вспомни. Закрой глаза и вспомни. Твоя рука на моей груди, — вспомни. Прикосновение губ к груди…
Друг, я всятвоя.
А потом будешь смеяться и говорить и засыпать, и когда я ночью сквозь сон тебя поцелую, ты нежно и сразу потянешься ко мне, хотя и не откроешь глаз…»
Да полно, она ли это? Марина ли?!
Она. Разумеется, она! И прежде всего в том, что всегда, в самые упоительные минуты оставалась верна себе: «Хорошо нам может быть со всяким, боли мы хотим только от одного!» — и ждала этой боли, и не верила в то, что этонадолго.
Такоене может длиться долго!
«Не расстанусь! — Конца нет!» И льнет, и льнет… А в груди — нарастание. Грозных вод. Нот… Надежное: как таинство. Непреложное: рас-станемся!Все сошлось одно к одному: Сергею Эфрону стала известна любовная история жены.
Поверил он сразу — хорошо знал натуру Марины и не мог забыть, как в Берлине накануне встречи с ним, шесть лет не виденным мужем, ее пожар уже был разожжен другим. Не мог забыть вывернутой наизнанку искренности ее стихов, из которых он — идеалист, конечно, но мужчина опытный и жену свою хорошо-о знающий — сделал безошибочные выводы: она ему не просто не верна, она не верна воинствующе! Это ее жизненное кредо!
И все же прообразы прошлых лирических героев и героинь оставались в области загадок и догадок. Как говорится, то, чего не знаешь, — не помешает. А здесь — нет догадок и полутонов, все обнажено, все всем известно, никто ничего не скрывает.
Конечно, Сергей был потрясен — кто из мужей не был бы? — и почувствовал, что этой измены он Марине не простит. Брата своего родного — прощал. Софью Парнок — прощал. На тех, бывших в его отсутствие, закрывал на них глаза, вернее, зажмуривался, ибо — призраки.
Но реального человека, друга, хоть и бывшего…
Нет.
— Нужно расстаться, — сказал он.
Марина была ошарашена. Отчего-то она даже и помыслить не могла, что эта ее неистовая страсть с вечными поездками в Прагу, с блужданиями по вокзалам, с тайными встречами, с торопливым и сладостным совокуплением где попало, на случайных квартирках и даже под кустами в пристанционном лесочке, с этим ее волшебно изменившимся лицом, полным, полнейшим (куда глубже даже, чем во время творческих запоев!) погружением в себя, да и не
Она рвалась между двумя мужчинами две недели: на это время даже к знакомым переехала, чтобы мужа не видеть. Встречалась только с Константином. Он вяло утешал ее, вяло удивлялся ревнивой вспыльчивости Сергея. Для него вопрос о выборе не стоял: конечно, будет так, как захочет Марина, а вообще-то цивилизованные люди давно научились совмещать несовместимое. Значение имеет только любовь, только встречи, а что происходит в промежутке — личное дело каждого! Вот у него тоже имеет место быть вялотекущий роман с Марией Сергеевной Булгаковой, дочерью знаменитого философа, — ну и что? Они даже периодически подумывают о том, чтобы пожениться… Ну и что! Марина замужем, он женат… но любовь-то друг к другу тут вообще при чем? Кто любить-то не дает, совершенно невозможно понять!
А между тем перед Мариной ясней и ясней вырисовывалась суть человека, который заставил ее потерять не только голову — себя потерять! «В любви есть, мой друг, любимые и любящие, — напишет она Бахраку, которому с мазохистским наслаждением снова и снова начнет пересказывать историю своего разбитого сердца. — И еще третье, редчайшее: любовники. Он был любовником любви. Начав любить с тех пор, как глаза открыла, говорю: такого не встречала. С ним я была бы счастлива. (Никогда об этом не думала!) От него бы я хотела сына. (Никогда этого не будет!)» Не лукавьте, не лукавьте, как поется в одной старинной песенке!..
«Мужчины и женщины беспощадны, пощадны только души. Делать другому боль, нет, тысячу раз лучше терпеть самой, хотя рождена — радоваться. Счастье на чужих костях — этого я не могу. Я не победитель!» — пытается она объяснить свое возвращение к Сергею.
Не лукавьте, не лукавьте!.. Ты, меня любивший фальшью. Истины — и правдой лжи. Ты, меня любивший — дальше. Некуда! — За рубежи! Ты, меня любивший дольше. Времени. — Десницы взмах! Ты меня не любишь больше: Истина в пяти словах.Не лукавьте, не лукавьте, Марина Ивановна! Константин любил так, как мог. Но вы-то не зря сетовали:
Не обман — страсть, и не вымысел! И не лжет — только не дли! О, когда бы в этот миг явились мы. Простолюдинами любви!Вы не зря признавались: «Я всю жизнь завидовала: когда-то простым „jeunes filles“ [33] — с женихами, слезами, придаными и т. д., потом — простым „jeunes femmes“ [34] — с простыми романами или даже без всяких. Больше скажу — в любви — чего я над собой не делала — чтобы меня любили — как любую — то есть: бессмысленно и безумно — и — было ли хоть раз? Нет. Ни часу!»
33
Девушкам (франц.).
34
Молодым женщинам (франц.).