Госпожа Сумасбродка
Шрифт:
– Извини, я позвоню? – спросил Гордеев, показывая на телефонный аппарат.
– Валяй. Кому-нибудь из них?
– Нет, на службу. Там небось очередь.
Юрий набрал номер не секретаря юридической консультации, а своего приятеля и соседа по кабинетам Вадима Райского. Тот пахал вовсю, это было слышно по деловому и торопливому «алло».
– Это я, Вадим. Не сочти за труд, выгляни в коридор, там ко мне много посетителей?
– А ты что, задерживаешься где? – недовольно пробурчал Райский.
– Сам понимаешь, не гуленьки-прогуленьки! Погляди, будь человеком.
Райский
– Трое сидят. На стульчиках.
– А с какими вопросами, не догадался спросить?
– Слушай, Гордеев! – возмутился Райский. – Тебе не кажется, что ты… в некоторой степени…
– Кажется, Вадик, еще как кажется! Но ведь мы же коллеги, черт возьми! Мы – товарищи! А вот если бы ты немного выручил меня… В том смысле, чтоб узнал, нет ли среди них некоей Нины Васильевны, которая мне нужна, как говорится, до разрезу, я был бы тебе просто признателен. Но если бы ты остальных проконсультировал вместо меня, я подозреваю, что уж сегодня мог бы угостить тебя обедом. Или по желанию хорошим ужином. Выбирай, тебе принимать решение.
Райский задумался. Пожрать и выпить на халяву – это он был мастер, и Гордеев знал его слабость. Молчание длилось недолго. Вадим снова положил трубку на стол и ушел. Вернулся несколько минут спустя.
– Такое дело, – сказал строгим голосом. – Двое по жилищным вопросам. Я, пожалуй, проконсультировал бы их, но записал бы в свой актив…
– Вадик, о чем речь!
– Договорились, значит, ужинаем. Я скажу где.
– Подожди, а третий посетитель? Ты же сказал – трое?
– Ага, а вот третья – это, как ты догадываешься, достаточно симпатичная бабенка, – последнее он произнес почти шепотом, – которую зовут Нина Васильевна. Слушай, а может, мне и ее? Заодно уж.
– Скажи ей, что я буду ровно через тридцать минут. Может, скорее. А твои условия насчет ужина принимаются. Привет! – Гордеев положил трубку на аппарат и сказал Денису: – Ну вот вдова и явилась. Так что я мчусь. Последняя просьба, чисто по-дружески, ты можешь попросить кого-нибудь из своих, чтоб меня по-быстрому подбросили на Таганку?
– А ты разве не на «колесах»? – удивился Денис.
– На своих двоих.
– Поломался?
– Нет, мой старичок на стоянке возле консультации. Вчера было не до него.
– Эва-а? – с иронией протянул Денис. – Так это вы, господин адвокат, надо понимать, в чужих краях консультировали? То-то я сморю: звоню вчера, а ваш номер – ту-у да ту-у. Мобильник я уж и не стал терзать. Бывает ведь – запиликает в самый ответственный момент и – все, сливай воду.
– Да ну тебя! Вот как раз, когда ты звонил, я был скорее всего еще у Татьяны Илларионовны Зайцевой. Хорошо бы и в ее дельце, кстати, заглянуть.
– Если хранится, за нами не задержится, – успокоил Денис. – Пойдем, сейчас скажу, тебя отвезут. Но вечером ты не сильно ужинай, может, придется еще пересечься. Идет? Кстати, дядь Сане сам расскажешь или мне его посвятить?
– Посмотрим, товарищ начальник. И про девочку эту, Марину Павловну, постарайся не забыть.
– Ох, какой же вы, господин адвокат, жуткий бабник! Спасу нет! – засмеялся Грязнов-младший. – И как это они только
– Танцуют все! – засмеялся Гордеев. – Как говорили в старину.
Нина Васильевна произвела неплохое впечатление на Юрия Петровича. Спокойная, несмотря на очень серьезные обстоятельства, в которых оказалась, будучи к ним, естественно, совершенно не готова. Да еще и с восьмилетней девочкой на руках. Заговорила о стариках родителях, которые живут в Красноярске, но теперь – никуда не денешься – придется их срывать с места. Одной с дочкой и без всякой помощи не справиться, придется искать себе работу. Закончила пединститут, немного преподавала, потом ушла из школы. Значит, надо будет возвращаться.
Все это она рассказывала ровным тихим голосом, как о чужой биографии. Но при этом – нутром чуял Гордеев – что-то скрывала. О чем-то недоговаривала, умалчивала. Ну, впрочем, мало ли у нее теперь неприятностей, о которых не хочется говорить! И он тактично уходил от таких вопросов, как средства к существованию. Вероятно, как она походя заметила, придется родителям продавать свою хорошую квартиру в центре Красноярска, а на полученные деньги жить дальше. Можно, в конце концов, и дачу, которая принадлежала мужу, продать, хотя жалко – девочке там раздолье. И опять-таки сказано было без особого сожаления. Или она уже давно все продумала и решила, или кто-то за нее все решил.
Юрий Петрович стал расспрашивать ее о последних днях Рогожина. Где он был, что делал – из того, что известно ей, о чем говорил, не был ли излишне взволнован и так далее. То есть он хотел выяснить для себя состояние человека, который вдруг, ни с того ни с сего покончил жизнь самоубийством. Хотя Гордеев уже отверг для себя эту версию, особенно после вчерашнего разговора с Осетровым, но ведь пока она оставалась официальной.
И потом, если было все-таки убийство, то Рогожин все равно не мог бы не догадываться, что ему угрожают. Что жизнь его на волоске. А это не могло не отразиться и на его настроении, поведении.
Но Нина Васильевна ничего подобного не замечала. Сложность для нее еще заключалась в том, что Вадим редко приезжал на дачу, а она сама также нечасто, лишь в исключительных случаях, выбиралась в Москву. Девочку одну ведь не оставишь. Река рядом, не дай Бог, беда случится! А старики соседи – от них-то какая помощь? Вот поэтому ничего конкретного на задаваемые адвокатом вопросы ответить и не могла.
Затем перешли к его службе. Что она знала о ней? Да ничего такого, что могло бы представить хоть какой-то интерес. В последнее время часто ездил в командировки. Вот и опять собирался, но так и не успел.
О сослуживцах? Больше слышала, чем видела. Вадим не любил приглашать к себе коллег. Скрытный был человек. О работе старался не рассказывать.
О каких– нибудь женщинах? Нина Васильевна сделала удивленное лицо. Вот о них вообще никогда речи не заходило. Вадим был однолюб. За чужими юбками не ухлестывал. И подозревать его в чем-то по этому поводу даже и причины не было. Дочку любил.
Она или действительно ничего не знает и даже не догадывается, или великолепно играет свою роль верной жены, ну а теперь, разумеется, вдовы.