Госпожа трех гаремов

Сухов Евгений Евгеньевич

— Слава Ядигеру!

Государство истосковалось по господину и нуждалось в нем точно так же, как добрая жена в ласке мужа. Уже никто не хотел вспоминать, что еще прошлым летом воинство ногаев под предводительством Ядигера стояло под стенами Казанского кремля. Каждый сознавал, что тогда это был воевода, состоящий на службе у урусского царя, а сейчас перед ними будущий казанский хан.

После утренней молитвы в главную мечеть пришли все виднейшие карачи. Прибыл и арский эмир. Он стоял обритый наголо, только так можно было замолить

недавнее позорное пленение. Эмир хотел очиститься от налипшей скверны и проводил время в долгих молитвах.

Все ждали появления Ядигера и сеида. Наконец вошли и они.

Кулшериф вывел Ядигера в центр мечети и положил ему руку на плечо, и тот послушно преклонил колени. Для того чтобы возвыситься, сначала нужно согнуться. И когда на голову Ядигера возложили знаменитый ханский венец, мечеть наполнилась гулом одобрения.

А уже в полдень все муллы государства поминали имя нового хана в своих молитвах:

— Да продлит Аллах век казанского хана Ядигера. Пусть время его ханствования будет счастливым и безмятежным. Амин!

С севера подул легкий ветер, который принес серые полупрозрачные облака. Они затянули небо. Во всем чувствовались приметы осени: трава пожелтела, а в зеленые кроны вкрался желтый лист.

Ядигер проснулся рано. Накинул на плечи парчовый казакин и глянул в окно.

Вдоль крепостных стен спокойно бежала река Казань, и дубовая роща взяла в свои объятия ее крутые берега. Низко, едва касаясь могучих зеленых крон, проплывали над водой облака, и их нелепые нагромождения, казалось, сносило течением.

Вечером Ядигер получил письмо от крымского хана. Девлет-Гирей называл его в послании своим братом. Ругал урусского царя и обещал отправить в Казань отряд казаков.

Уже рассвело, под окнами, громко скрипя, прокатила арба, а потом опять стало тихо. Город просыпался неохотно. И только когда муэдзины с высоких минаретов позвали правоверных на раннюю молитву, Казань с легкостью отряхнула с себя утреннюю дрему. Через узкие окна ханских покоев ворвались обрывки разговоров, повелительные оклики стражи и просьбы дервишей к милосердию.

Дверь легонько скрипнула, и казанский хан услышал за спиной осторожный шаг. Так подкрадывается наемный убийца: незаметно и вероломно.

Ядигер повернулся и встретился лицом к лицу с евнухом.

— Что скажешь, Махмут? — произнес Ядигер как можно мягче, запрятав поглубже минутный страх. — С чем ты пришел?

Евнух опустил глаза. Он уже перепугался своего дерзкого взгляда, хан может не простить нечаянной вольности.

— От урусского царя тебе послание, — поклонился евнух величаво и протянул свиток.

Ядигер взял письмо, и взгляд его заскользил по строчкам. Наконец он свернул послание и посмотрел на евнуха, который продолжал стоять в полупоклоне.

— Этот гяур ждет ответа?

— Да, мой повелитель.

— Царь Иван хочет, чтобы я выехал к нему навстречу

и признал в нем своего господина. А еще он все казанские земли называет своими вотчинами и пишет, что таковыми они были еще при его дедах. Ответ будет вот таким!

Хан разорвал бумагу, а обрывки швырнул в угол.

Правоверные собрались перед мечетью Кулшерифа и терпеливо дожидались, когда выйдет сеид. Он появился в своем обычном облачении: на голове — невысокая белая чалма, на плечах — темный халат.

— Мир вам, мусульмане, — приветствовал собравшихся сеид, — и милость Аллаха, и благословение его.

— И тебе мир! — хором отозвались правоверные. Была пятница. День хутбы, мусульмане ждали проповеди.

— Вспомните слова Мухаммеда: «Мы вернулись с малого Джихада, чтобы приступить к Джихаду великому!» Джихад — война с неверными, в которой павшим уготовано место в раю. В этой войне мы должны не только победить неверных, но и возвыситься. Казанцы! Мы всегда должны помнить о том, что свою судьбу держим в собственных руках. И помните о главной заповеди Аллаха — борьба за веру всегда священна. Амин!

Хутба была окончена. Правоверные разошлись по домам.

Казалось, что даже природа готовится к грядущим битвам. Солнце неожиданно затянуло грозовыми тучами, которые низко повисли над землей, почти касаясь островерхих минаретов.

А потом небо прорвало, и пошел невиданный для Казани ливень. Дождь озлобленно колотил серую пыль и так густо замесил ее, что превратил дороги в непроходимые болота. В нескольких домах он поломал слюдяные пластинки и с шумом ворвался в притихшие избы.

Затем небо разрезала молния. Одним концом она уперлась в мокрый подорожник, а другим — убежала в бесконечность. И тотчас раздался гром. Казалось, что небо разбилось о расквашенную землю, оставив после себя лужи и топкую грязь.

Дождь прекратился так же неожиданно, как и начался. С вершины высокого клена одиноко прокаркал ворон, а потом, взмахнув крыльями, полетел на поживу к полноводной Итили.

Река разлилась, затопила широкий плес, поросший густой осокой, и серой волной подступила к останцу, [77] на котором стояла казанская твердыня. А Гостиный двор-остров, где по обыкновению проходил торг, теперь напоминал плывущий корабль. Волны накатывались на его берега и с тихим шорохом гасли. Казалось, что остров плывет, рассекая набегавшую на песчаный берег волну.

77

Останец — обособленная возвышенность.

Ядигер не боялся завтрашнего дня. Казанский хан верил, что ненастье осталось в прошлом. Впереди — солнечные дни, в которых для Казани найдется немало тепла.

Примечания

1

11

26

46

61