Госпожа трех гаремов
Шрифт:
Государь перестал хныкать и, набравшись терпения, добросовестно отсидел в жаркой палате еще часа два.
Мурза Юсуф на том не успокоился, постарался чем мог облегчить участь дочери: через верных ему людей подстрекал казанцев избавиться от нежелательного хана, а Сююн-Бике предлагал вернуться в Ногаи. Бике отвечала отцу отказом, письма ее всегда были коротки: «Моя судьба — судьба мужа! Если мне плохо, значит, так угодно Всевышнему!»
И вдруг из Казани пришла весть — ставленник великого князя Василия, Джан-Али, убит, тамошние русские
Иван Овчина, обратив взор на непокорного восточного соседа, слал в Казань сердитые письма: «Пишет тебе великий князь и государь всея Руси Иван Четвертый Васильевич. Ты почто убил брата моего царя казанского Джан-Али?! Почто побил до смерти купцов русских, торгующих рыбой, сукном да мехами?! А посла нашего боярина Морозова в темнице держишь?! И почему без дозволения моего на казанский престол сел и миру нашему урон наносишь?! Сказано тебе было, что Казань есть земля Русская!»
Рассерженный Сафа-Гирей топтал грамоту ногами, гонцов отправлял в зиндан и тут же слал московскому государю ответ: «Никогда не была Казань улусом урусским. Сами казанцы своей землей правили и далее править будут! А первым казанским ханом был Улу-Мухаммед. А купцов твоих я по делу наказал — пусть не ступают на земли казанские без соизволения нашего!»
Ночью обезглавили русского посла Морозова. Голова была насажена на кол, а курчавую, некогда ухоженную бороду во все стороны лохматил ветер.
Оставив на время ливонские дела, Иван Овчина стал спешно собирать полки для похода на непокорные татаровы земли.
А Сафа-Гирей уже пересек границы русских владений, с немногим воинством дошел до Нижнего Новгорода. Полон оказался богатый — в Казань уводили красивых девушек, которые скоро должны были пополнить гаремы эмиров. Понукаемые нагайками, оставляли свои села крепкие отроки, за которых в Кафе давали хорошие деньги.
После побега Сафа-Гирей на время затаился, спрятав свое воинство за дубовыми стенами Казани. Под угрозой ответного выпада со стороны московского государя хан слал послов в Крым и Ногаи. Он призывал к объединению, чтобы пройтись по урусским землям новым, всепожирающим пламенем. Крымский хан Сагиб-Гирей ответил согласием на призыв племянника и поспешил отправить гонцов в Порту, чтобы заручиться поддержкой самого султана. Ногайский мурза Юсуф помалкивал. Старик не мог простить самозваному хану убийства своего зятя. Да и не те времена, чтобы ссориться с сильным северным соседом.
Тогда Сафа-Гирей отправил к Юсуфу Булата Ширина.
— Скажи ему, — наказывал хан своему эмиру, — что целу?ю ступню его и прошу прощения за убитого зятя. А дочь его Сююн-Бике стала моей старшей женой.
Виднейший ногайский мурза развлекал себя соколиной охотой. Он наблюдал, как сокол взмыл вверх и, едва качая крыльями, совершил круг, высматривая дичь. А потом, сложив крылья, пернатый хищник рухнул с высоты в бездну. И когда до земли оставался только миг, чтобы разбиться о каменную твердь, он расправил крылья и вонзил когти в серую шею рябчика.
Юсуф остался доволен. Любимый сокол порадовал его сполна. Эту птицу
«Вот так приручить бы и настоящего хана Ивана, чтобы сидел он у меня на руке и по малейшему движению пальца кидался на врагов».
— О, могущественнейший из смертных, — оторвал его от мыслей государственной важности вкрадчивый голос эмира Булата, — казанский хан повелел поклониться тебе до земли и передать вот это послание.
Эмир задержал поклон и передал мурзе письмо.
— Читай! — коротко распорядился Юсуф.
— «…Урусский государь слаб, он ведет войну с Ливонией и давно забыл о своих восточных границах. Настало время, чтобы нам объединиться и дойти до самой Москвы! И пускай урусы платят нам дань, как это было при славном Улу-Мухаммеде!»
Юсуф слушал внимательно. Письмо выдержано в уважительных тонах, и если бы не знать, что оно от человека, который убил его зятя, то можно было бы подумать, что послание написано другом.
— Значит, ты говоришь, что Сафа сделал Сююн-Бике старшей женой? — размяк малость мурза.
— Да, великий. Он обожает твою дочь.
Никогда и никого Юсуф не любил так нежно, как свою младшую, Сююн-Бике.
— Хорошо… письмо в ответ я писать не стану. Передай ему на словах, что вижу в нем брата. Все!
— А как же помощь, могущественнейший из смертных? — осмелился спросить Булат.
— Помощь? Аллах поможет!
В Москву мурза послал гонцов с заверениями в вечной дружбе и в готовности оказать разумную помощь против самозваного казанского хана.
— Хитер Юсуф, ой как хитер, — рассуждал Сафа-Гирей. — Пусть будет так! Лучше худой мир, чем добрая ссора!
В это же время в Казань из Турции прибыли послы. Сулейман Законодатель предлагал свою помощь в борьбе с неверными. «Но Казань должна быть включена в состав Османской империи!» — потребовал он.
— Лучше далекая Турция, чем близкая Москва, — решил Сафа-Гирей и принял турецких послов не как господин, а как подданный. — Видно, так угодно Аллаху, чтобы Казань стала улусом Турции.
Турецкий посол, бывший янычар, а теперь доверенное лицо султана, согласно закивал головой:
— Разве московскому царю тягаться в могуществе с самим Сулейманом Кануни?!
А в пятницу, во время хутбы, [17] муллы поминали в своих проповедях нового господина Казанского ханства.
Месяцем позже из Османской империи прибыл большой отряд янычар и под победные звуки фанфар вошел через Ханские ворота в город. Далекие волжские земли были присоединены к владениям турецкого султана.
Сулейман Великолепный отписал в Москву сердитое письмо самодержцу Ивану Четвертому Васильевичу, в котором требовал оставить земли татарские. «Ибо, — гласило послание, — Казань есть улус Османской империи, и если ты надумаешь на него войной пойти, станешь и нашим врагом!»
17
Хутба — пятничная проповедь.