Госпожа удача
Шрифт:
— Нет, нет… — Майор сделал отрицательный жест рукой.
— Я могу идти? — спросил старлей.
— Да, пожалста, — ответил майор.
Верещагин ободряюще улыбнулся Глебу, повернулся на каблуках и легко взбежал по железной лестнице на первую секцию телевышки, где сидел один из его наблюдателей — тот самый татарин, который послужил причиной инцидента…
…Ноги у него подкашивались. Шамиль, оторвавшийся от пулемета, вытер лоб.
— Кэп… — тихо сказал он. —
— Я тоже. — Артем сел на лестницу. — Еще три часа — и я начну курить…
— Ерунда это, Глебка. — Голос Лебедя звучал уверенно. — Книжек про шпионов ты обчитался. Совпадение, однофамилец. Не морочь мне две пачки маргарина.
Глеб смутился.
Его поколению была чужда та атмосфера шпиономании, в которой выросли их отцы. Слишком часто государственные службы кричали: «Волки!». Теперь, если даже волки и появятся, никто не почешется.
Доводы майора показались убедительными: шпион, прикидывающийся спецназовцем? Под своей настоящей фамилией и именем? Бред. Если бы это был шпион, ни у кого и мысли бы не закралось о его подозрительности.
«И все-таки, — зудел внутренний чертик. — Это же совсем несложно — скрутить их, десятеро на одного, и посмотреть, что же на самом деле они держат в генераторной. В крайнем случае — можно просто извиниться… Ну, будет скандал. Ну, вломят мне пизды… Отоврусь — лучше перебдеть…»
Одного грана решимости порой бывает достаточно, а порой не хватает…
Глеб отпасовал.
— Так ты за гитарку взялся, чтобы проверку устроить? — Майор засмеялся. — Ну, и как, выдержали ребята проверку?
Глеб махнул рукой.
— Ну, ты артист! — Лебедь допил коньяк, сунул Глебу пустой стакан и хлопнул капитана по плечу. — Семь часов вечера, а жарит, как… Я в позапрошлом году в Сочи ездил, вроде там не так жарко было, как здесь… Тут мандарины растут?
— Не знаю. — Глеб достал сигареты, склонился к майорской зажигалке, вытер пот. — Тут, по-моему, все растет.
— Да, богатая земля. Жалко…
— Чего вам жалко, товарищ майор?
Лебедь посмотрел на него, как бы оценивая.
— Сам знаешь, чего. Ты в колхозе бывал?
— Как все, в летних лагерях.
— Ну, и как впечатления?
— Богатые. В смысле, впечатления.
— Ну, вот и здесь будут такие же… богатые.
— Почему нас не снимают и не меняют?
— А, пошли они, знаешь куда! Почему так выходит, Глеб: как генерал — так непременно последний дурак и сволочь?
— Принцип Питера.
— Объясни, интеллигент.
— Извините, товарищ майор. Уровни некомпетентности… В общем так: окончил
— Неправильный твой принцип. — Майор выпустил тугой клуб дыма. — Я знаю одного мужика, он как в лейтенантах был дурак, так и в полковниках теперь дурак. В рязанском вместе учились. А я — все еще майор. Потому что главной науки не освоил: жопу начальству лизать. А ты… Тебе, Глеб, и майора не получить.
— Спасибо за деловую характеристику.
— Думаешь потому что слишком много. Думаешь, думаешь… Башку себе продумаешь до лысины, а толку не будет.
— И что я, по-вашему, думаю?
Майор, прищурившись, выпустил через ноздри последнюю струю дыма, раздавил окурок об ограду и бросил под ноги.
— А думаешь ты, капитан, вот что: и на хрена ж мы сюда приперлись, когда и без нас тут хорошо было? Влезли в рай своими сапогами и топчем. Вот ты о чем думаешь. А об этом — нельзя думать солдату. Солдату вообще думать вредно, иначе вот в такой ситуации он может… Неправильно поступить, в общем, может. И если это с тобой случится, Глеб, лично мне будет жаль. Потому что, хотя офицер ты и хреновый, но человек — хороший.
Майор почти незаметно оглянулся.
— А старлей — правильный хлопец, вовремя тебя остановил. Я ведь тоже эту песенку знаю… Ты проверки устраивай, но и свою ж башку не подставляй. И вообще, давай лучше, спой безо всяких проверок, для души, что-нибудь свое…
О, это искушение, наивысшее признание для творческого человека — когда просят спеть «что-нибудь свое». Не из вежливости и не из лести, а потому, что людям действительно приятно слушать твое…
Незаметно все перебрались на улицу, здесь же оказалась гитара, и не только офицеры, но и солдаты обступили Глеба плотным кольцом. Тихо, ребята, капитан будет петь свои песни…
«Вот ведь странно, — подумал Глеб, подкручивая колки, — им это действительно нравится, хотя написано вроде бы для совсем другой аудитории».
Глеб не сочинял ни блатных песен, ни солдатских, он ясно понимал, что его песни — это такой Зурбаган, убежище загнанного интеллигента, но вот почему-то ребятам интересно было слушать про горы, про пересекающий пустыню отряд крестоносцев, про скорых на руку ковбоев, про пиратов…
Он проверил балладный лад аккорда, бегло тронул струны…