Госпожа удача
Шрифт:
— Что мы решаем с Кымыл-Муруном, разберемся для начала.
— По-моему, с Кымыл-Муруном все ясно. Предупредим Денисова и отправим за ними в погоню батальон «Воевод», усиленный эскадроном «Витязей».
— Почему не «Святогоров»? — возразил командир бронемобильного батальона капитан Папагос. — Танки и «Воеводы» не смогут их нагнать.
— Они их нагонят, потому что им просто некуда будет деться, — сказал князь. — Кымыл-Мурун наш, Денисов их встретит. Преимущество в скорости не так важно, как преимущество в
— Пока что они держатся, — сказал Шеин. — Я совсем недавно выходил на связь. Силы равны, система обороны на авиабазе построена очень разумно, и им удается отбивать все атаки. Хреново будет, если к красным придет подкрепление или у Дэвидсона кончатся боеприпасы. И то и другое вполне реально.
Князь понимал, что полк Беляева был не единственным советским формированием в Крыму.
— Передайте Дэвидсону, что в течение двух часов помощь к ним выйдет, — сказал он. — В самом крайнем случае, если кончатся боеприпасы — пускай сдаются, чтобы выиграть время.
— Они не сдадутся, — подал голос Лобанов.
— Почему это?
— А вы не знаете? — спросил Шеин. — Красные допрашивают наших с пристрастием.
— Бросьте! — отмахнулся князь. — Какой-то любитель золотишка разорвал Гусарову ухо — и уже вся дивизия в панике.
Брови Шеина поползли вверх.
— Гусаров здесь ни при чем, — сказал полковник. — Красные пытают кого-то из наших и передают это по радио.
— Что?
— Это так, сэр, — подтвердил Лобанов. — Один из радистов случайно услышал на общеармейской частоте… Скоро узнали все, не только радисты…
— Когда это было?
— Почему «было»? — мрачно усмехнулся Шеин. — Хотя, возможно, уже и «было». Штабс-капитан, включите радио…
Лобанов включил, повертел тумблер настройки. Нашел.
С минуту они слушали молча…
— Первый… сигнал… — Лобанов говорил так, словно в горле внезапно пересохло, — был зафиксирован сорок минут назад. Потом был… перерыв. И вот…
— Выключите это! — Князь подскочил к радио и выдернул вилку из розетки. — Что, радистам нечего больше делать, кроме как следить за этим… гиньолем?
— Теперь вам понятно, почему Дэвидсон не сдастся? — спросил полковник.
— Да, черт возьми. А вы не подумали, что это может быть провокация? Инсценировка?
— Чья?
— Ну, хотя бы тех неизвестных, кто передал «Красный пароль»! — Князь даже не предполагал, как он близок к истине.
— Побойтесь Бога, ваше сиятельство… — проговорил Шеин. — Побойтесь Бога.
Лейтенант Сергей Палишко ощутил острую потребность выйти на свежий воздух. У него была уважительная причина — нужно пойти в БМД, послушать, сняты ли помехи. Была и настоящая причина: желудок плясал краковяк.
Поначалу ему это даже нравилось, казалось
Уже совсем рассвело. Висели мокрые облака, шел гаденький дождик. Лейтенант залез внутрь БМД, снял с рации наушники, покрутил ручку настройки…
В уши ему тут же вонзились мерзкие звуки, которые, собственно, и именуются помехами. Палишко уже знал, что на остальных частотах будет то же самое, но покрутил настройку дальше…
Потом матюкнулся, снял наушники. Так и знал. Так и думал, что ничего не выйдет. Времени у них мало, вот что. Вся игра здесь идет на время, Верещагин не боится ни хрена, потому что знает — если продержится… мать-перемать, час он уже продержался! — то его освободят.
Лейтенант выбрался из БМД. Хотелось закурить, но было нечего. У всех уже закончилось. Может, есть у пленных?
Пленные…
Как там говорил этот гад? Последний долг командира — сохранить жизнь своим людям?
Дураки! Идиоты! Да он же сам, сам сказал, как его расколоть!
Палишко засмеялся.
— Анисимов! — крикнул он.
Анисимов, который после своей позорной «поездки в Ригу» отправился сторожить пленных, обернулся на оклик.
— Давай сюда, в подвал, этого подпоручика!
— Нет! — Фарид завопил, резво отползая назад. — Я все сказал, что знаю! Не надо!
Чтобы привести его в чувство, Анисимов два раза пнул его в бок. После этого подпоручик уже не кричал, а только всхлипывал.
Неправильный конус Роман-Кош все больше и больше становился похож на фатальную воронку. И не чего-нибудь, а мясорубки…
Вот и все…
А ты что, раньше не знал, что у поражения вкус блевотины?
Погружение в боль было полным. Он прогибался под ее весом, красно-коричневая тьма под давлением в тысячу атмосфер превращала каждый удар сердца в неодолимый труд. Эта завеса отгородила его от всего происходящего, избавила от всех других мыслей и ощущений.
И когда ему дали отдохнуть, когда тугая пелена боли истончилась и порвалась, он пожалел об этом до слез.
Он плакал, проклиная неторопливую смерть.
Они ждали, пока он окончательно придет в себя. Пока поймет, что на коленях перед ним стоит бледный до зелени подпоручик, а к затылку подпоручика приставлен пистолет. Пока снова научится разбирать человеческую речь и выслушает условие. Пока наберет воздуха в грудь и ответит…
И когда он получил возможность сдаться, сохранив лицо (Что? Что сохранив?), он пожалел только об одном: почему ему не дали такой возможности раньше?