Госпожа
Шрифт:
В одно мгновение, в дюйме от пола, руки Уесли вылетели вперед и остановили его. Он выпрямил руки. Может, отсюда, в двух футах от пола, он сможет упасть и позволить себе удариться о пол. Целых пять минут он стоял в этой позе, решаясь упасть.
Он не мог. Не мог позволить себе упасть.
– Черт возьми, Нора, - сказал он себе и встал. Уесли вышел из комнаты и оставил там свой неудачный эксперимент. Напротив была комната Грейс и Лайлы. Грейс уже встала, но Лайла еще лежала в постели, ее тело скрутилось в позе эмбриона. Она всегда так спала? Свернувшись в клубок? Или ей холодно и поэтому она притянула
Боже, он скучал по ненависти к этому мужчине.
Уесли оставил Лайлу в ее постели. Он не хотел быть придурком, которого застали за тем, как он смотрит на спящую девушку. Особенно Сореном, который, скорее всего, убил бы его, как и предупреждала накануне ночью Лайла.
После низкоуглеводного и безвкусного завтрака Уесли отправился на поиски Сорена. Ему нужны новости, информация, любые известия о Норе. Он не нашел Сорена внизу. Но в библиотеке он нашел Кингсли, с закрытыми глазами сидящего за большим столом, на его животе лежала книга.
– Есть новости?
– спросил Уесли без вступлений.
Кингсли медленно открыл глаза.
– Мне принести тебе «Сандэй Таймс»?
– О Норе.
– Non.
– Кингсли сел в кресле и через стол посмотрел на Уесли.
– Новостей нет.
– Ты ходил туда прошлой ночью. Что произошло?
Он покачал головой.
– Rien.
– На английском. Пожалуйста.
– Ничего. Ничего не произошло.
– Ты пошел туда и что? Устроил пикник?
– Oui, устроил пикник. Затем проник в дом, спрятался в коридоре для слуг и слушал, как говорит твоя невеста...
– Ты слышал ее?
– сердце Уесли сжалось в надежде.
– И видел ее.
– Она жива. Ох... слаба Богу.
– Он упал в кресло перед столом и обхватил голову руками.
– С ней все было в порядке?
– «В порядке» понятие относительное. Она была жива, выглядела неповрежденной. Она была в одежде, хоть и грязной, но не разорванной.
Уесли дышал сквозь руки.
– Тогда что? Ты видел ее. Ты не смог ее вытащить.
– Не пристрелив свою сестру в затылок.
Кингсли смотрел прямо на него. Жесткий, холодный взгляд, который Кингсли использовал в качестве оружия. Уесли посмотрел на него и не отвел взгляда. Казалось, Кингсли испытывает его, заставляя задуматься над своими решениями.
– Я бы тоже не смог, - наконец ответил Уесли.
– Убить кого-то. По крайней мере, не в спину. Самооборона - возможно, но не так, не хладнокровно.
Кингсли прищурился,
– Я оставил ее там, в доме. Я не смог ее спасти.
– Тогда что дальше? Каков план? Ты сказал, что с твоей сестрой есть люди. Людей можно подкупить.
– Ты бы хотел сейчас отправиться в дом и выписать им чек?
– Если бы я знал, что это сработает, я бы так и сделал. Иисусе, мы не можем просто сидеть и ждать. Надо что-то делать.
– Я делаю что-то. Я сделал пару звонков. Вызвал кое-какую помощь. Когда они будут здесь, мы попробуем снова. Не волнуйся. Мы вернем твою невесту, и вы двое поженитесь. Пожалуйста, не забудь пригласить меня на развод.
– Ты когда-нибудь объяснишь мне, почему так меня ненавидишь?
– Ты недостаточно интересен для ненависти.
Уесли с отвращением покачал головой.
– Боже, и я еще считал Сорена плохим. У Норы может быть еще хуже вкус в мужчинах?
– Думаю, ты и есть ответ на свой вопрос.
Уесли наклонился вперед в кресле.
– Ответь. Почему ты меня ненавидишь? Я хочу знать.
Кингсли бросил книгу перед собой на стол, закрыл ее и встал. Он обошел стол и сел на край.
– Хочешь знать почему? Я отвечу почему, mon petit prince. Ты никогда не страдал. И не убеждай в обратном. У меня есть ботинки, которые пережили худшие пытки, чем ты.
– Ты прав, - с готовностью согласился Уесли.
– Я не страдал. И первым признаю, что выиграл космическую лотерею со своей семьей.
– Именно. И все же ты считаешь, что заслуживаешь кого-то, как она. И более того, ты думаешь, что она становится лучше с кем-то, как ты. Ты ребенок. Ты ребенок, который проснулся от ночного кошмара и ворвался в спальню родителей и увидел Папочку на Мамочке и думает «Почему он делает ей больно?» Вот кто ты. Невоспитанный ребенок, который не жил, не страдал, не боролся, не испытывал боли, и позволяет себе говорить своим родителям, что то, что они делают неправильно.
– И поэтому ты так ненавидишь меня? Потому что я не извращенец?
– Мне начхать, извращенец ты или нет. С таким же успехом ты мог спросить заботит ли меня то, какую машину ты водишь, Жеребенок.
Уесли уставился на Кингсли. Он начал было возражать, но Кингсли щёлкнул перед его носом пальцами, прерывая его.
– Ты мне не нравишься, потому что ты сидишь тут и осуждаешь нас. Я видел настоящее зло. Я видел ужасы этого мира и некоторые из них совершил сам. Ты смотришь на le pr^etre и видишь какого-то монстра. Если и есть на земле кто-то, кто имеет право ненавидеть его или осуждать, так это я. И знаешь, кого я вижу? Я вижу Бога.
– Сорен не Бог.
– Он ближе всех к Богу. Он позволил своей возлюбленной уйти от него и вернул ее. Она уходит снова, и он сможет вернуть ее снова. Он прощает и прощает, и прощает. Mon Dieu, прощение - это его работа. Это то, что он делает всю жизнь. Он простил ее за то, что она отвергла его любовь, и встретил ее с распростертыми объятиями. Не задавая вопросов, не наказывая. Когда он несет свои наказания, они заслуженные и справедливые. Акты его милосердия легендарны. Его способность любить бесконечна. И тут приходишь ты, видишь, как он вонзает нож в чью-то грудь, и кричишь «Убийца!» пока остальные видят лишь операцию на сердце.