Гость из будущего. Том 4
Шрифт:
— И кто тебе ляпнул такую ересь? — прошипел Гайдай, у которого от возмущения тут же запотели очки.
— Пёс Барбос на хвосте принёс, — крякнул я. — Хорошо, поработаю без шампанского.
После этой реплики вокруг раздались тихие и робкие смешки. Затем я встал со своего стульчика и прошёл к экзаменационному столу, где находились актёры Носик и Раутбарт. В принципе, как срежиссировать данную сцену мне было известно давным-давно, с того самого момента, как «Операцию Ы» принялись ежегодно крутить сразу по нескольким телеканалам в праздничные дни. Но для приличия и хоть какой-то конспирации момент творческого озарения я чуть-чуть попридержал.
— Принести, кто-нибудь, чай! — обратился я одновременно к нескольким
— Слушай, Феллини, давай без чая, — заворчал Леонид Иович. — Есть, что сказать по существу? Говори. Нет — нет, да — да.
— Нет-нет и да-да будут исключительно по существу, — хохотнул я и уселся на место преподавателя. — Значит так. Сначала профессор вписывает фамилию студента Носика в ведомость и произносит: «Берите билет». А после, взяв в руки стакан с чаем, он встаёт из-за стола и, чтобы размять ноги, уходит за спину студента. И именно в этот момент студент-картёжник стучит себя по плечам и прихлопывает в ладоши. «Профессор», — шепчет он, вытащив билет. Профессор «Лопух» в этот момент подходит к студенту и тот от волнения отпивает чай из его чайной ложечки. «Можно еще?» — робко спрашивает он. «Пожалуйста», — не возражает преподаватель. «Ещё», — уже требует наш картёжник, посмотрев на билеты, как на игральные карты. «Бери», — азартно отвечает «Лопух». «Себе, вскрываемся», — предлагает Носик. «Что значит себе? Что значит — вскрываемся?» — удивляется профессор, тем не менее, схватив один билет себе. Ну и дальше всё по тексту.
— Перебор, — хохотнул актёр Валерий Носик.
— Логика есть, — кивнул головой актёр с колоритной профессорской внешностью Владимир Раутбарт.
— С чаем — это хорошо придумано, — закряхтел Леонид Гайдай. — Перерыв пять минут, и будем снимать.
— Есть ещё такое предложение! — брякнул я, пока народ не разбежался по курилкам. — Входит в аудиторию наш длинный студент, который сидел в коридоре, вытянув ноги вперёд. Профессор его спрашивает: «Признайтесь, вы к экзамену готовились или как всегда?». «Учил всю ночь», — бурчит наш верзила. «А это у вас что?» — профессор вытягивает из нагрудного кармана длинную метровую, сложенную гармошкой шпаргалку. «Пиджак не мой», — тут же отнекивается студент. «А тут у нас что?» — «Лопух» вытаскивает из галстука точно такую же «шпору».
— Хе-хе-хе, — захихикали все вокруг меня, а я продолжил:
— «Галстук одолжил в общежитии», — врёт студент. «А где вы одолжили это?» — профессор вытягивает третью шпаргалку из рукава. «Подсунули за подкладку враги», — отнекивается он. «Ну, хорошо, тяните билет», — пожимает плечами профессор «Лопух». «Профессор, а можно я приду в следующий раз, когда получше подготовлюсь?» — жалобно просит верзила. «Можно», — тяжело вздыхает профессор, а на переднем плане лежит целая гора разных разнообразных шпаргалок.
— Ха-ха-ха! — опять громче всех загоготали техники и осветители.
— Хе-хе, – крякнул Гайдай. — Чествую печёнкой, сработаемся. Перерыв!
Глава 2
Первый съёмочный день на «Мосфильме» для меня закончился в буфете с говорящим названием «Софит», куда я зашёл с главным оператором Константином Бовиным. Мне требовалось перевести дух, пораскинуть мозгами и выпить чашечку горячего и ароматного кофе. За эту первую рабочую смену наша съёмочная группа проделала поистине титаническую работу. Были отсняты все планы в коридоре института, и три эпизода в самой экзаменационной аудитории: первый — со студентом-картёжником, второй — со студентом, у которого в ухе наушник и дополнительный третий эпизод, где на экзамен пришёл студент с кучей шпаргалок. Кстати, мой экспромт получился ничуть не хуже первых двух. И Леонид Гайдай пометил в своём сценарии, что сначала из аудитории выходит Раднэр Муратов, который возмущается, что профессор — зверь. Потом идёт эпизод со шпаргалками. И затем уже появляются
– Мы с такой скоростью ещё никогда не работали, — признался мне Константин Бровин, которого я по случаю своего дебюта угостил коньячком. — Теперь молись, чтоб плёнка оказалась без брака. А то завтра всё будем переснимать по новой.
— Безобразие, — проворчал я, — и куда только смотрит наше Госкино? На те сверхдоходы от кинопроката уже давно можно было закупить всю технологическую цепочку фирмы «Кодак» и переоборудовать наши заводы, а «Свему» запретить навсегда, как самую дефективную в мире плёнку.
— Да нашим чиновникам начхать, — прошептал Бровин, покосившись по сторонам. — Кино ведь как-то снимается, деньги в кассу капают. А то, что мы по три раза переснимаем одно и то же, так повторение — мать учения. Ладно, если в студии пересъёмки, а если на натуре? А если у тебя в кадре танки или самолёты? Одним словом — жуть.
— Не то слово, — кивнул я и тут же подумал, что придёт время, и эту проблему решу, чего бы мне этого не стоило.
— Здорова, Феллини, ха-ха! — хлопнул меня по плечу кинорежиссёр Владимир Басов, который зашёл в кафе вместе с Валентиной Титовой. — А мне тут натрещали на ухо, что Феллини на «Мосфильм» приехал. Ха-ха. Я спрашиваю: «итальянский?». «Нет, — говорят, — ленинградский». Ха-ха.
— Между прочим, Ленинград — это тоже в чём-то Венеция, только чуть севернее и на Неве, — усмехнулся я и, пожав руку режиссёру, кивнул его супруге Валентине.
— Отойдём, надо бы поговорить, — шепнул Басов.
— Пошли, — пожал я плечами, тем более кофе был уже давно выпит.
Коридоры самой большой киностудии СССР, лично для меня, не подготовленного человека, представляли самый настоящий лабиринт, состоящий из лестниц, подземных ходов и неожиданных поворотов. Благо Владимир Павлович, прежде чем начать секретный диалог, вывел меня на знакомую уже площадь перед главным корпусом «Мосфильма». А еще сюда, словно по заказу подъехало два автобуса: один с киношной аппаратурой, а второй с целой толпой шумных киноактёров. И поэтому вокруг стоял такой гам, что любые тайные беседы можно было вести не таясь.
— Я слышал, что твой детектив в Госкино приняли без просмотра? — спросил Басов, прежде чем перейти к сути секретного разговора.
— В какой-то мере — да, — пробурчал я.
— Это отчего же такие преференции? Тебе — новичку?
— Да какие преференции? — отмахнулся я. — Если фильм уже крутят для всех сотрудников КГБ, так за что его запрещать?
— Мало ли где и что крутят? — не поверил мне Владимир Павлович. — Я ведь — «воробей стреляный». Если у тебя там, на самом верху, появился заступник, то помоги и мне. Мою «Метель» Госкино который месяц мурыжит. А это деньги, премии мне и актёрам. Новая работа, в конце концов.
— Метель-метель, экранизация Пушкина, — проворчал я. — Ладно. Порешаю этот вопрос. Но раньше ноября результата не будет. Есть ещё какие-то просьбы и пожелания?
— Пока нет, — ошарашенно крякнул кинорежиссёр.
— Только никому не слова, что у меня наверху кто-то сидит, — шепнул я и улыбнулся, так как пушкинскую «Метель» и без моего заступничества должны были запустить в прокат, после снятия Никиты Хрущёва.
Затем, прощаясь с Басовым, я пожал его руку, и вдруг меня что-то больно кольнуло прямо в затылок. Словно невидимая иголка вошла в мой мозг и обожгла всё внутри. Естественно никакой иголки не было и в помине, просто кто-то неведомый в данный момент сверлил меня взглядом полным ненависти и злости. Из-за чего я резко оглянулся, но кроме толпы разодетых по моде 19-го века киноактёров никого не увидел. Однако ощущение присутствия странного незнакомца никуда не делось. И тут же появилось огромного желание этого незнакомца вычислить и взять.