Гость на свадьбе
Шрифт:
— Я проснулся, а тебя не было, — сказал он.
— Нужно было попрощаться. Сегодня мы едем домой, ты же знаешь.
— Я знаю. Самолет будет в аэропорту в четыре. Я думаю, нам стоит вылететь в середине дня и остановиться в Лонсестоне, чтобы перекусить. Не поверишь, как руки чешутся снова заполучить «порше» в свое распоряжение. — Он изобразил рычание мотора, как маленький мальчик, и ухмыльнулся от уха до уха.
Ханне показалось, она вот-вот упадет в обморок. Инстинкт самосохранения настоятельно советовал ей собрать свои пожитки и бежать
Тем временем он стал надевать свеженакрахмаленную белую рубашку, все еще пахнущую кондиционером для белья. У него все еще была влажная кожа, и ткань кое-где пристала, четко обозначая мускулы и черную поросль курчавых волос на груди. Она сглотнула, понимая, что еще немного — и будет похожа на истекающего слюной спаниеля.
Но она пела караоке и выжила.
Она потеряла отца, но выжила.
Она была сыта по горло выживанием. Пора было просто жить. И ей нужен был человек, который сделал каждый ее день красочным.
Она не собиралась сдаваться.
— Нам нужно поговорить, — резко начала она.
Брэдли медленно повернулся к ней, застегивая последнюю пуговицу на рубашке:
— О чем?
Ханна поднялась с постели и подошла к нему. Когда ее руки легли на его грудь, тепло тела любимого придало ей сил.
— Ты хороший человек, Брэдли Найт. Ты много работаешь. И не ждешь, что тебе будут все приносить на золотом блюдечке.
— Да, по описанию — вылитый я, — улыбнулся он, но в глубине его глаз затаилась настороженность.
— Но я точно знаю, что, когда дело доходит до женщин, твой объем внимания резко снижается и становится таким же, как у золотой рыбки.
Брэдли засмеялся немного удивленно и дал полотенцу упасть на пол, как бы показывая ей, что она попала не в бровь, а в глаз.
Но она знала, что значила для него гораздо больше. Знала, что он был добрым, внимательным и с готовностью приходил на помощь, если дорогой ему человек был в беде. И ее сердце тянулось только к нему.
Ханна отыскала на спинке стула мужские джинсы и протянула их владельцу, затем дождалась, когда он их наденет, и только тогда начала говорить. Он стоял совсем близко, несказанно соблазнительный в белой рубашке и черных джинсах, босоногий и сероглазый, и Ханне пришлось набрать побольше воздуха, чтобы к ней вернулась способность членораздельно выражаться.
— Я очень давно в тебя влюблена. Мне кажется, я ничего не предпринимала, потому что думала, что ты недоступен. А потом ты застиг меня врасплох. — Она остановилась, что перевести дыхание.
Кровь молоточками стучала в ушах; она ждала ответа, любого ответа. Но в комнате стояла мертвая тишина.
Прошла, как ей показалась, тысяча лет, и Брэдли сделал первое движение — взял в руки темно-серый свитер и принялся натягивать его через голову.
Ханна, конечно, не ожидала, что он запрыгнет на постель с криками радости, но такое хладнокровие стало для
Она вдохнула поглубже, собрала каждую частичку любви, которую она к испытывала к тупоголовому болвану, и вступила на поле битвы без доспеха.
— Брэдли, ты не мог не понять, что я тебя люблю, для этого нужно быть совершенным слепцом. Я долго… я всегда тебя любила.
Ханна протянула к нему руки в мольбе, но, не получив ответа, бессильно их опустила. Ее ладони покалывало; ей так хотелось обнять его, прижать его покрепче. Но он просто стоял, глядя на нее непроницаемыми серыми глазами.
Страх, предвкушение и волнение сплелись в один клубок эмоций, и она выпалила:
— Я только что сказала, что люблю тебя, Брэдли. Я влюблена в тебя. Я не хочу возвращаться завтра на работу и притворяться, будто ничего не было. Я хочу встречаться с тобой, и держать тебя за руку, и ужинать с тобой, и заниматься с тобой любовью, и просыпаться в твоих объятиях, и…
В изумлении Ханна смотрела на то, как он в буквальном смысле отступает от нее подальше. Что еще хуже — она видела, что он уходит все глубже и глубже в себя, как было всегда, когда какой-нибудь горячий поклонник останавливал его на улице и просил дать автограф.
Испуг охватил ее, и она знала почему. Детство научило его отчуждению, и оно давалось ему легко, как дыхание. Но это было всего лишь преградой на ее пути. Как бы далеко он ни уходил в себя, она намеревалась следовать за ним.
— Брэдли! Посмотри на меня. Посмотри по-настоящему. Я открываюсь тебе. Полностью. Предлагаю все, что у меня есть. Потому… потому что мы с тобой как пара перчаток: можем существовать поодиночке, но вместе дополняем друг друга. Я твоя, Брэдли. Я останусь с тобой навсегда, если ты этого захочешь.
— Никто не может обещать «навсегда».
Она чуть не разрыдалась от облегчения, услышав долгожданный ответ.
— Я могу! И обещаю. Каждой клеточкой своего существа я знаю, что принадлежу тебе. Я твоя. Навсегда. Я никуда не уйду. — Чувствуя себя так, словно вот-вот взорвется, если не коснется его, не прислонится к нему, не узнает его решение — каким бы оно ни было, — Ханна протянула к нему дрожащую руку и дотронулась до его щеки.
Брэдли дернулся, точно его ударило током.
Она отшатнулась, словно ей отвесили пощечину.
Испуганная, Ханна прижала руку к груди, к бешено колотящемуся сердцу.
О господи. Она только что все испортила. Строила воздушные замки, не имея никакого основания, кроме собственных наивных, сентиментальных надежд. Брэдли ее не хотел. Она никогда не будет ему нужна. Все было так, как она и убеждала себя раньше.
— И это весь твой ответ?
Тишина.
Обуявшая ее ярость — направленная в большей степени на себя за непроходимую глупость — не давала ей дышать, пока она не замахнулась и не ударила о стену кулаком.