Гости у нашего порога
Шрифт:
С тем Серафима и вернулась в родное село.
– Ну?
– подступился к ней муж,- что поп сказал?
– Ждать велел!
– Да чего уж ждать-то? Скоро ни одной целой миски в доме не останется, и Дуньку Анчутка стал уже среди белого дня избивать!
И действительно, бедную
У Федора совсем сдали нервы, и он объявил, что уходит из дома:
– Как бирюк, в норе буду жить, но пока эта нечисть здесь шляется в дом больше ни ногой!
– Куда это ты собрался, малахольный, - подозрительно прищурилась бабка Фрося, - уж не к Маньке ли Ремизовой? То-то тебя около её плетня видели!
– Да как же так,- залилась слезами Серафима, судорожно цепляясь за мужа,- да что ж я одна с ребятишками делать-то буду?
– Это ты юродивую привечала,- закричал муж,- вот и думай, что делать!
Сама же Дуня сидела на земле у плетня и тоже горько плакала - и от побоев, и от жалости к соседке, и от чувства вины. Голосила, и гладила ластящегося Полосатика:
– Один ты у меня остался! Одна надежда и опора!
И вот в эту сумятицу и ворвался тихий голос незнакомца:
– Мир вашему дому!
На пороге дома Шестаковых стоял тот самый старичок, который помогал городскому батюшке полы чинить. В руках у него был небольшой узелок
– Это ещё кто?
– нахмурился Федор.
– Афанасием меня кличут,- с готовностью представился тот,- жена твоя недавно у нас в храме была, на проделки лукавого жаловалась. А я полы должен был сначала доделать, не люблю начатую работу бросать! Справился, да пришел.
У Шестаковых вырвался вздох облегчения.
– Помоги, старик, век благодарен буду, - взмолился хозяин дома,- сам видишь - беда у нас!
– Где юродивая-то?
– осведомился тот.
– Здесь я, - прогудела Дуня, встав во весь рост, - вот, плачу...
– Не надо плакать - горю слезами не поможешь. Веди меня в дом, болезная! А вы,- обратился он к Шестаковым,- то же идите за мной! Креститься не разучились?
–
Войдя в дом Дуняши и внимательно изучив царящий там беспорядок, Афанасий присел на чудом уцелевшую лавку, и, развязав узелок, вытащил из него большой медный крест, книгу в затертом переплете, пучок каких-то веток и три свечи.
– Держите,- сунул он свечки Федору и Серафиме, - и глядите на меня. Как начну "Отче наш" читать - повторяйте. И про крест не забывайте!
Старик зажег свечи и распалил задымившиеся пряным ароматом прутики неизвестного растения.
Что происходило дальше, мать рассказала Алле много лет спустя:
– Какого же мы страху натерпелись тогда, доченька! По мере того, как старик молитвы читал, вещи в доме начали сами собой прыгать, да подскакивать, и как будто кто-то подвывал и стонал! Я в Федора вцепилась, да и он, Царствие ему Небесное, побелел, как мел.
По словам Серафимы, Афанасий принимался читать свои молитвы вновь и вновь, и с каждым разом его голос звучал все громче и настойчивее, а потом резко обернулся к трясущейся от страха Дуняше:
– Кто ж так над животным-то поиздевался?
– Над каким животным?
– оторопели присутствующие.
– Да вот он - ваш Анчутка, или как он там себя накликал - Полатий Львович!
И внезапно старик вытащил из-под припечка Полосатика. Несчастный кот был без сознания, бился в конвульсиях, а из его пасти шла пена. Афанасий жалостливо провел рукой по красивой полосатой шерсти зверька.
– Какой редкий у него окрас, как у тигра! Ну-ка, говори, Дуняша, кому ты на отсутствие в доме мужика жаловалась, и к какому делу ты тогда кота приплела?
Но Дуня только руками развела, в ужасе глядя на страдания своего любимца.
Старик тяжело вздохнул и, вновь взяв в руки крест, продолжил громко читать молитвы, а потом резким жестом указал на что-то на окне.
– Откуда у тебя, Евдокия, эта жестянка?
– Так, то же "концервы",- давясь слезами, пробубнила та,- мне её постоялец дал!
– Какой постоялец?
И вот только тут всё и выяснилось.
<