Государь
Шрифт:
– Повернись. Сегодня глаза твои рысьи видеть хочу, Рогнедь. И зелье после не пей. Хочу сегодня сына зачать…
Когда Владимир покинул опочивальню, в которой стало заметно прохладнее (подбросить дров в печь было некому – челядь-то выставили), за слюдяным окошком смеркалось. Зимний день короток.
Тугой кошелек остался лежать на лавке.
«Родишь сына, здорового и сильного, – одарю много щедрей», – уходя, пообещал великий князь.
– Рожу тебе сына, непременно рожу, – прошептала ему вслед изнуренная мужниными ласками
Лучинка и Сладислава сидели за документами: Сладислава перебирала кусочки пергаментов, рулончики бересты, раскрывала, объясняла…
За время странствия жена Богуслава очень изменилась. Не только похорошела, но сильнее стала, увереннее. Научилась читать и писать по-гречески и по-арабски.
Еще она привезла с Востока арабские цифры, и это очень удивило Сладу. До сего времени она думала, что только в их семье знают этот счет. Да и то потому, что муж научил. А тут, оказывается, целые народы сию тайну ведают. Звала Сладислава невестку уважительно и полным крестильным именем: Евпраксия, а не Праксея. Впрочем, все остальные домашние, включая мужа, по-прежнему звали ее Лучинкой. Очень ей подходило.
Невестка отложила пергамент, замерла ненадолго, будто прислушиваясь…
– Что, устала? – ласково спросила Сладислава. – Терпи, милая, надо. Умру – тебе всё самой вести придется.
– Нет, матушка, не устала. Только… Знаешь: я ведь ребеночка ношу.
Сладислава молча обняла невестку. С минутку они посидели рядышком: внучка булгарского хакана и дочь деревенской колдуньи из-под Турова…
Такие разные. И такие близкие.
Потом Лучинка осторожно отстранилась и сказала:
– Давай дальше, матушка. Что там у вас с купцом бременским Йоганном?
– А вот смотри, – вновь сосредоточилась Сладислава. – Это долговое обязательство, по которому он…
Глава тринадцатая, в которой Киев встречает нежданного гостя
Если Богуслава в Киеве ждали, то этого гостя не ждал никто. Тем не менее он появился. Сильный, красивый, веселый… С пятью сотнями хирдманов, с ног до головы увешанных золотом, и такого зловещего вида, что киевская стража закрыла перед ними Подольские ворота и держала снаружи, пока из княжьего терема на появился сам воевода Претич и не велел впустить.
Впрочем, наверх, на Гору, поднялись только трое нурманов: Торстейн Бычий Хвост, Халльфред Трудный Скальд и конечно их вождь: прославленный ныне конунг, а в прошлом – дружинник великого князя Владимира – Олав Трюггвисон, которого многие по старой памяти всё еще звали Кракабен, что значит – Воронья Кость. За его необычайное умение предугадывать судьбу и ловкость в гадании.
Впрочем, Олав Трюггвисон уже давно не пользовался своими колдовскими умениями. Зачем это человеку, который уже сделал самый правильный выбор?
Да еще с ними был пес. Огромный лохматый волкодав, преданно державшийся в шаге от Олава и полностью игнорирующий всполошенный брех киевских кобелей.
О
Плохо, что ни один из подвластных Владимиру князей и наместников не потрудился прислать гонца. Видать, не сочли, что пять сотен нурманов представляют опасность. Тем более – под предводительством Олава, некогда – княжьего любимца. Зная Трюггвисона, Духарев не сомневался, что тот останавливался в каждом крупном городе: попировать-повеселиться, заодно и припасы обновить.
Весть пришла от сына Артёма. Они с воеводой Сигурдом были соседями: после вокняжения в Киеве Владимир одарил верного ярла куском древлянских земель из бывшей Олеговой вотчины. Не удивительно, что Олав сначала посетил дядьку, а уж потом двинул в стольный град.
Прошедшие годы основательно изменили Трюггвисона. Из длинного костлявого подростка вырос могучий муж почти Духаревского роста. Но по-прежнему – красавец. Синие сияющие глаза, светлые густые волосы, прихваченные золотой с каменьями диадемой, яркие губы, небольшая ухоженная бородка… Ни одного шрама на лице, зубы – как отполированные. Великий князь киевский, тоже далеко не урод, на фоне Олава смотрелся весьма скромно.
Однако ж сын Трюггви поклонился Владимиру первым и не как равный равному, а низко, почти в пояс, удивив и всех присутствующих, и даже самого князя.
– Добро пожаловать, Олав-ярл! – пророкотал явно польщенный Владимир. – Будь гостем моим!
– Благодарю, княже! Никогда не забуду твою доброту и ласку!
Великолепный Олав либо забыл, почему покинул Киев, либо сделал вид, что забыл.
– Только я теперь не ярл, а конунг, – сообщил он с широченной улыбкой.
Позади Олава заухмылялись его ближники: тоже молодцы – просто загляденье. И не у всякого ярла найдутся этакие доспехи и такие толстые золотые гривны да браслеты.
Еще удивил Духарева пес. Здоровенная лохматая зверюга размером с мишку-подростка. Но – воспитанная. Вошла со всеми, улеглась и принялась сканировать пространство. Можно не сомневаться: если что не так – прянет аки пардус.
Сергею сразу захотелось такую же.
Владимир еще раз оглядел Олава с головы до ног, решил: проявленного почтения довольно, чтобы забыть о прошлых мелких обидах.
– Будь моим гостем, Олав, сын Трюггви! – провозгласил он по-нурмански. – И ты, и люди твои… Много ль их?
– Четыреста восемнадцать, – ответил Трюггвисон. – Считая тех, что сейчас со мной, и не считая собаки! – и ласково почесал волкодава повыше глаза. – Пока – немного, но будет – больше.
Владимир на мгновение задумался, потом объявил: