Государь
Шрифт:
– Цимисхий – великий был воитель, – согласился Владимир. – Удачливому воеводе и дружина добрая. И Варда Фока, слыхал я, воевода добрый. Но пока ворог жив – победу праздновать рановато. Как думаешь, Серегеич: хорошую добычу на этом лагере возьмем?
– Давай, княже, сначала лагерь возьмем. Сам же сказал только что: сначала ворога разбить, а потом будем победу праздновать.
– Тогда так, – решил Владимир. – Главный табун у них с восхода пасется. Его Понятке поручу и степнякам его. А к восходным воротом Сигурдовы нурманы подберутся скрытно. Если не возьмут,
– А мы с восхода прямо по дороге и ударим! – подхватил Богуслав. – Ворота закрыть они точно не успеют. Пока сообразят, пока возы уберут…
– Не мы, а ты! – перебил воеводу Владимир. – Возьмешь свои семь сотен, хузар Йонаховых и налетишь. Захватишь ворота, а если внутрь прорвешься, совсем хорошо. Чаю, за стенами вряд ли ромеи в бронях тебя ждать будут. А как выбегут навстречу в одних рубахах, тут-то хузары их стрелами и побьют. Войдешь тогда в лагерь, как рогатина в сало.
– Вряд ли – в рубахах, – усомнился Богуслав. – Это совсем уж дураками надо быть, чтобы хоть сотни две в готовности не держать. Вчера я тоже среди ночи приехал, а вокруг главного шатра збройных ромеев было немало.
– Ты, главное, ворота удержи, – попросил Владимир. – Одной своей силой тебе со всем ромейским воинством биться не придется. Подмогнем. Но сначала мы по открытому стану пройдемся. Стопчем этих, беспечных, чтоб потом в спину не ударили. А ты – не торопись. Как рог мой услышишь, отсчитай сто ударов сердца – и начинай. А тем временем их Понятко с восхода попугает и коней отобьет, да нурманы Сигурдовы поднапрут. Возьмем ромеев в кулак – раздавим, как яичко куриное. А теперь – уходим.
Ночь коротка, а нам еще победить надо и кулеш на завтрак сварить!
Великий князь махнул гриди, и русы двинулись к лошадям.
– Хорошая дорога, – похвалил Йонах. – Только узковата.
– Да уж, не Дикое Поле, – согласился Богуслав. – Так что ты часть своих на тот склон определи. С него и ворота – как на блюде, и через огорожу навесом стрелы метать можно.
– Годная мысль, – согласился Йонах. – Бить-то вверх придется, но со ста шагов – ничего.
Йонах кликнул двух сотников, и двести хузар, спешившись и оставив коней внизу, полезли на склон.
Формально хузарский вождь Йонах не подчинялся Богуславу. Он и годами старше, и воев при нем – больше. Но какие счеты – между родичами? Тем более, если совет – дельный.
Прошло еще какое-то время, и издалека донесся лихой посвист, пронзительный визг печенегов, а потом еще более пронзительные вопли тех, кого степняки застали врасплох.
Понятковы степные ханы закрутили карусель.
Богуславу было нетрудно представить, что сейчас происходит на восточном краю беспечного стана.
Градом сыплются стрелы, падают наземь, а то и прямо в костры едва проснувшиеся бездоспешные ромеи. Лучшие пытаются дать отпор: мечут стрелы, пращные шары в мельтешащие тени…
Но это – поначалу. Народ у мятежников – опытный.
Затем старшие вспомнят, что у них тоже есть конница. Кинутся к табунам…
А тех уже и нет! Только слышен топот угоняемых степняками коней, а навстречу ромеям – стрелы, стрелы…
Перекрывая прочие звуки, мощно взревел легко узнаваемый русами рог великого князя.
Богуслав начал счет…
Как дальше развиваются события в ромейском стане, он тоже легко мог представить.
Задрожала земля под ногами ромейской пехоты от тысяч копыт берущей разбег тяжелой конницы. Ромеям эта страшная дрожь наверняка знакома. И то, что вокруг – ночная тьма, храбрости пешцам не прибавляет. Однако если народ опытный, то с места не сойдут и строй не порушат. Упрутся пятками копий в землю, сомкнут щиты… Главное при конном ударе – выстоять. Не поддаться, не побежать, подставляя под клинки всадников беззащитные затылки. Принять железо в железо, остановить сокрушающий разбег – и всё. Латная конница сильна разгоном, накатом… Остановятся, увязнут, и спешить всадников – дело нехитрое. Ноги коням подрубить, а то и самим всадникам жилы подрезать. Пешцу в тесноте снизу удобнее бить, чем конному – с седла. А если пешцов в разы больше…
Но сейчас ромеев атакуют не ромейские же катафракты, а русы. Поэтому прежде копий на строй мятежников обрушиваются стрелы.
Это и против загодя построенных шеренг хорошо, а уж когда в суматохе, в беспорядке, на еще не сбитый, а кое-как собранный строй…
Богуслав слушал знакомые звуки боя и будто воочию видел происходящее. Как привстают на стременах княжьи гридни, кидая стрелы в суматошно перестраивающихся ромеев. Как выносит, выбивает из единого строя оперенная смерть замерших в ожидании щитоносцев…
Богуслав не дождался страшного звука, с которым сшибаются воинства. Его счет кончился раньше.
Сдернут с пояса рог. Низким ревом уходит в звездное небо любый сердцу сигнал: «Гридь! Бей!»
Хороша ромейская дорога.
Но скачка Богуславовых сотен начинается не по ней. Гридь скачет по обочинам, мимо возов, на которых окоченели от ужаса ромейские смерды, – к приглашающе распахнутым воротам, где ярко горят факелы и оружные вои слепо вглядываются в ночь и напряженно прислушиваются к тому, что происходит на севере и на востоке от укрепления. Они еще не поняли, не уяснили, что стальная смерть добралась-таки и до них.
Ох и любо же лететь сквозь ночь на злом боевом жеребце, слыша, как грохочут позади верные сотни, видя краем глаза, как сверкают слева и справа наконечники копий…
Богуславова гридь стрел не метала. Зачем, если рядом – хузары?
Миг – и дозорные мятежники на привратных башнях стали мертвыми мятежниками.
Миг – и попадали наземь в створе ворот выскочившие навстречу опасности ромеи.
Миг – и повалились, прошитые стрелами, сторожа, попытавшиеся убрать из створа тяжелый воз, мешавший закрыть ворота.