Государь
Шрифт:
Бой в коридоре сдвигался то в одну, то в другую сторону, в тесном пространстве они то наступали, то опять отступали на прежние позиции. Места хватало только для троих сражающихся плечом к плечу, и когда воины уставали или погибали, их сменяли ждущие позади. В конечном итоге дело дошло до выдавливания и выталкивания, и тут начала сказываться большая численность Красноруких. Вражеские солдаты спотыкались или падали просто от истощения сил и затаптывались своими или чужими, ряд за рядом. Замыкающие Краснорукие пускали в ход кинжалы, закалывая упавших или перерезая им глотки. Пол сделался липким от крови, и запах ее стал сильней, чем запах дыма. Когда пали последние
– Это были хорошие бойцы, – промолвил один из них, показывая мечом на тянущуюся за ними вереницу аманских трупов.
– А теперь они просто мертвые, – отозвался другой.
– Хватит отдыхать, – сипло сказал Макон, усиленно стараясь выпрямиться. – Мы еще не взяли дворец.
В конце коридора они попали на еще одну галерею, на сей раз выходящую в очень просторное помещение. Посмотрев вниз, Макон увидел, что это тронный зал, и тронный зал этот превратился в поле боя. Четты – Краснорукие и воины из кланов – во главе с Эйноном прорубали себе дорогу сквозь ряды последних обороняющихся аманитов. В тылу у защитников на огромном базальтовом троне сидел рослый бородатый воин, который был, как полагал Макон, самим королем Марином. Его огромные ручищи лежали на самой большой секире, какую когда-либо доводилось видеть четту. В этот момент Марин встал и проревел приказ. Его воины отступили от четтов и подняли оружие. Одного-двух зарубили чересчур рьяные четты, прежде чем Эйнон приказал им остановиться. Затем он выступил вперед.
– Не проси пощады, повелитель Амана, – свирепо промолвил Эйнон. – За совершенное тобой против моего народа я ее тебе не дам.
Все взгляды устремились на Марина.
– Ты предводитель этих червей-варваров? – потребовал ответа он.
– Эйнон, вождь клана Лошади, представитель короля Линана Розетема. – Эйнон жестоко улыбнулся. – Того самого короля Линана, который проткнул твоего сына.
Лицо Марина омрачилось, и он проревел вызов на бой.
– Бьемся один на один, четт! Ты против меня!
– И если ты победишь?
– Моим воинам сохранят жизнь.
Эйнон с миг обдумывал это предложение.
– А тебе?
Марин пожал плечами.
– Какое это теперь имеет значение?
– Верно. – Эйнон в свою очередь пожал плечами. – Отлично.
Воины с обеих сторон отошли, освобождая место для двух предводителей. Марин спустился с трона, повернулся к стоящей у трона бледной канцелярской служащей, которая храбро держала слишком большой для нее меч, и сказал:
– Линдгара, что бы со мной ни произошло, запиши для истории, как я выпущу кишки этому четту.
Она посмотрела на своего повелителя большими глазами и кивнула.
Марин прыгнул к Эйнону, взмахивая над головой секирой. Эйнон увернулся влево, и секира с грохотом врезалась в гранитный пол, высекая осколки и выбрасывая в воздух снопы искр. Сабля Эйнона свистнула в ответ, но при всей громадности этой секиры Марин управлялся ею с такой же легкостью, с какой Эйнон орудовал саблей, и он вовремя вскинул ее для отражения удара. Оружие лязгнуло, и звук этот эхом разнесся по всему залу. Воины обеих сторон разразились одобрительными криками.
Марин крутанул запястьем, и лезвие секиры повернулось, заклинивая саблю Эйнона, а затем ударил левым кулаком, угодив Эйнону как раз под ребра. Эйнон охнул, повернулся влево высвободить саблю, но Марин не отстал от него, поворачиваясь на каблуке, и снова ударил кулаком, задев
Макон вместе со всеми четтами в зале в ужасе ахнул. Какой-то миг никто не двигался, даже Марин. Эйнон опустил взгляд на сочащуюся сквозь кожаную безрукавку кровь.
– Недостаточно глубоко, – сказал он, подняв взгляд на Марина.
И прежде, чем Марин успел среагировать, сделал выпад саблей. Тело короля поглотило половину клинка. Марин охнул, согнулся пополам, увлекая с собой к полу саблю Эйнона. Эйнон нагнулся поднять секиру Марина, занес ее над головой и обрушил с такой силой, что она начисто перерубила бычью шею Марина и отскочила от каменного пола. Кровь фонтаном брызнула в воздух. Эйнон бросил секиру, перевернул тело короля, наступил ему ногой на грудь и выдернул свою саблю. А затем подошел к Линдгаре, небрежно отбил в сторону ее меч и выдохнул перепуганной служащей канцелярии прямо в лицо:
– Что бы ни произошло, будь любезна, запиши для истории, как я отрубил голову твоему хозяину.
Затем Эйнон выпрямился и повернулся к своим четтам.
– Если сейчас воины Марина сдадутся, их пощадят.
И сразу же раздался звон падающих на пол копий, мечей, луков и кинжалов.
Эйнон усмехнулся всем присутствующим.
– Вот и все, – сказал он.
А затем покачнулся, накренился набок и рухнул на пол.
Сперва был свет, а потом тень. Свет причинял боль глазам Эйнона, а тень приводила его в замешательство. Все его тело болело, словно перерубленное пополам. А затем он вспомнил. Его и впрямь перерубили пополам – или достаточно близко к тому, чтобы он все же имел подобный опыт. Он попытался сделать глубокий вдох. Спазм боли заставил его застонать вслух.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил его знакомый голос.
Эйнон провел языком по губам, попытался на пробу произнести слово, но получился лишь хрип.
– Если ты собирался спросить: «сколько?», то ответ будет – пять дней.
Тень сгустилась, превращаясь в лицо Макона. Эйнон снова попытался заговорить.
– Нет.
Макон усмехнулся.
– Нет, ты не веришь, что прошло пять дней, или нет, ты собирался спросить совсем не об этом?
– Воды.
Макон взял со стоящего поблизости стола чашу, осторожно приподнял голову Эйнона и дал ему немного отпить. Вода была холодной и хорошей, и во рту у него сделалось уже не столь мерзко, будто там распологалось крысиное логово.
– Я собирался сказать… – начал было он, но горло снова как склеилось. Он глотнул еще воды. – Я собирался сказать, что это был самый глупый вопрос, какой я когда-либо слышал.
– Ну, – хмыкнул Макон, – как бы ты себя ни чувствовал, на какое-то время ты будешь прикован к постели.
– К постели? – Эйнон вдруг сообразил, где он находится. Ему никогда раньше не доводилось лежать ни на чем столь удобном. И в помещении были настоящие окна, со стеклами. В них лилось солнце. Воздух был теплым. Он взглянул на свое тело. От края его грудной клетки и до пупка тянулся длинный рубец, пересекаемый швами. Кожа вокруг рубца была желтой и лиловой, а каждый шов покрывала корка засохшей крови.