Государственная недостаточность. Сборник интервью
Шрифт:
– Когда в миллионной «Юности» появилась твоя повесть «Сто дней до приказа», мудрый и теперь уже покойный Верченко, «писательский министр», изрек со вздохом: «Повесть талантливая, но парня трепать будут!» И как в воду глядел – «полоскали» тебя главпуровцы крепко. А ведь повесть и сейчас актуальна. Как тебе удалось изловить такую тему? Что ты думаешь о современной армии?
– А зачем ее было излавливать? Я был юношей, сформированным тогдашней системой военно-патриотического воспитания, романтическими кинофильмами и книгами про ратный труд. И вот я попадаю в реальную армию – с показухой, с дедовщиной, а журналисты, писатели, режиссеры об этом помалкивают… Я просто не мог не написать об этом по возвращении. Тогда еще существовала прекрасная
Я написал «Сто дней» в 1980 году. Опубликовал только в 1987-м. Но повесть не лежала в столе, а ходила по самым высоким инстанциям. В том же ГлавПУРе было немало сторонников ее публикации, но будущий пламенный борец с застоем генерал Волкогонов сказал «нет». Я, кстати, заметил: чем кондовее был человек при советской власти, тем беспощаднее он теперь борется с ее призраком. Мне настойчиво предлагали передать повесть за границу. Но я убежден: о проблемах своего Отечества вещать «из-за бугра» неприлично. Исключение составляют случаи, когда людей насильно выдворяют с Родины.
Наконец повесть вышла, было много шума. Мне даже позвонили из Верховного Совета и предложили возглавить газету «Красная звезда». Говорю в шутку: «Я по званию не подхожу – рядовой запаса, а должность генеральская…» Они отвечают: «Ничего, это наши проблемы. Надо им там, в газете, всем показать!» Разумеется, я посмеялся и отказался. Но ничего в этом смешного не было, потому что именно по такому принципу, «надо им там всем показать!», сформировалась новая кадровая политика. И это одна из причин того бедственного положения, в котором теперь оказалась страна в целом и армия в частности. Дедовщина стала еще страшней, добавилась бескормица, а низкая боеготовность просто вызывает оторопь. В общем, «показали». А «Сто дней до приказа» входят теперь в школьную программу…
– Ты близок к телевидению. Почему там такая серость и предвзятость: иных пущать, а иных не пущать…
– Телевидение нынче идеологизировано не меньше, а может быть, и больше, чем в прежние времена. Просто на смену Главлиту пришли большие деньги, а это цензура похлеще. Заметьте, с экрана почти исчезли все самостоятельно думающие люди, потому что они категорически не согласны с тем, что творится в стране, а «говорящим головам» наплевать на все – лишь бы платили. Об академике Рыбакове вспомнили лишь тогда, когда ему исполнилось 90 лет. Мол, это надо же – дожил! А ведь, наверное, мысли великого историка о современности поинтереснее жизнерадостного лепета Егора Гайдара. А удаление из эфира прозревшего Солженицына? Представьте себе Льва Толстого, которому отказывает в публикации, скажем, журнал «Нива»?
– Меня, например, просто бесит, когда с многомиллионной трибуны искажают русский язык. Ну ладно бы только наши руководители говорили малограмотно, а то ведь и дикторы, ведущие, журналисты…
– Причина та же: главное, чтобы думал по-нашему, а говорит пусть как хочет. После революции культурой целых губерний руководили недоучившиеся гимназисты. Главное – проводить линию партии. Чем закончилось – известно. Да, сейчас церкви восстанавливаются, а не взрываются. Но одновременно взрывается нечто, не менее важное для национального самосознания… Конечно, все это восстановится со временем – ведь отучили же дикторов вещать с англоязычной интонацией и без конца употреблять словосочетание «эта страна». Я сам не одну протестующую статью написал. Но на сегодняшний день, по-моему, телевидение – это не окно в мир, а по большей части – террариум, вмурованный вместо окна в глухую стену…
– Юрий Михайлович, наша беседа будет опубликована в газете МВД России «Щит и меч», поэтому мы просто не можем обойти молчанием такое явление, как преступность. Почему она приобрела столь грозный размах?
– Мое мнение тут не отличается оригинальностью. Гарант
– Насколько мне известно, эти проблемы ты затрагиваешь в своей новой книге «Небо падших»?
– О новом классе, формировавшемся зачастую криминальным образом, с молчаливого согласия власти, написано много. Но это в основном «крутые» детективы, где есть энергичные персонажи, но почти нет живых людей. Мне же прежде всего интересна не внешняя атрибутика: дорогой костюм, длинноногая секретарша, роскошный джип, крутые разборки с пальбой. Мне интересно то, что внутри, в душе тех, кого принято называть новыми русскими. Что внутри у человека, который за несколько лет из нищего младшего научного сотрудника превратился в миллиардера? Что внутри у неглупого человека, ведущего свой бизнес между Сциллой недоношенного постсоветского закона и Харибдой крутой уголовщины? Что внутри у человека, который на свои деньги может купить гарем, но любви, как это ни банально, купить все равно не может?
Я считаю, хватит новым русским быть героями развлекательного чтива. Они достаточно интересное и важное явление для серьезной литературы. Уже опубликованы отрывки из моей повести в газетах, и на меня посыпались упреки: «Почему столько сексуальных сцен?», «Почему так неприглядно выведены высокие государственные чиновники?», «Почему у Полякова наша нынешняя жизнь выглядит неким клубком змей?». Что я могу ответить… Я считаю себя писателем-реалистом, и моя задача – как можно достовернее изобразить окружающую нас действительность. Я не виноват в том, что в нашей нынешней жизни столько гнусностей.
– А как определить жанр твоей новой повести?
– Сложно. Скорее всего, это история любви с элементами детектива и политической сатиры. Вещь во многом документальная, и кое-кто из сильных мира сего себя в ней узнает…
– Не боишься?
– Властей бояться – в литературу не ходить. Полностью повесть выйдет в августе в издательстве «ОЛМА-Пресс», недавно выпустившем и собрание моих сочинений в трех томах…
– Юрий Михайлович, сейчас много говорят об угрозе «русского фашизма». Что ты об этом думаешь?
– Я вижу гораздо большую угрозу в резком снижении патриотических чувств у соотечественников. Реформы надо было начинать не с насмешек над патриотизмом, а с укрепления этого святого чувства. Это ради благополучия любимой родины можно потуже затянуть пояса, а ради самого себя можно потуже затянуть удавку на шее конкурента. И там, где есть патриотизм, – «коричневой» угрозы не будет никогда.
– А каковы твои творческие планы?
– Пишу роман. Это большая вещь о моем поколении, события охватывают почти тридцатилетний период. Хочу разобраться в том, что случилось со страной и с нами самими. Предвижу, что роман многих разозлит, ибо либеральную версию последнего десятилетия нашей истории я не приемлю. Либеральные новомученики, вроде оскандалившегося Собчака, мне смешны. Это скорее опереточные персонажи – поэтому, наверное, в романе столько сатирических страниц. Но и чисто «почвеннический» взгляд на случившееся меня полностью не устраивает. Истина, как всегда, где-то посередине. И открывают эту истину с помощью творческого чутья, как правило, художники. Потом ученые, поразмыслив и повозражав, подтверждают их правоту. И, наконец, репортеры приписывают честь этого открытия себе…