Государственный обвинитель
Шрифт:
— Я не знала, что ты подрабатываешь…
— Теперь знаешь.
— А почему так дешево?
— Тебе купчую показать?
«В купчей можно указать любую цену, хоть пять рублей. Филькина грамота», — подумала Наташа.
— Не надо.
— А что, дело открыли или ты по собственной инициативе?
— По собственной…
— Чувствуется, что подозрения с меня не сняты, — как-то нехорошо ухмыльнулся Андрей.
— Не сняты, — честно призналась Наташа.
— Ну, тогда флаг тебе в руки, крути-верти, Шерлок Холмс. Я оправдываться не
— Андрюш, ты помнишь, когда Степан уехал, ты заведовал находками, еще когда мы ездили телеграмму давать Попе…
Андрей даже бровью не повел.
— Совет хочешь? — Он запрокинул голову и вылил остатки кефира себе в рот. — Так вот… Выжди немного, и примета подействует.
— Какая примета?
— Та самая. Со старинными побрякушками шутки плохи, сама ведь знаешь…
— Это всего лишь мистика, — вздохнула Наташа.
— А ты не веришь в нее?
— Наверное, верю…
— Наве-ерное… — передразнил ее Андрей. — Уверяю тебя, скоро все сокрытое станет явным, Ольвия не простит. И вору придется очень худо… К примеру, руки отсохнут или выкидыш…
— Что?!
— Прости-прости-прости! Я ж забыл совсем, что ты… — Он театрально замахал руками. — Неудобно-то как получилось… Типун мне на язык…
Но Наташа вдруг с удивлением поняла, что Андрей сказал это не по глупой случайности, а… намеренно.
Зачем? От обиды? От испуга? Этого Наташа пока не знала… Она лишь начала ощущать какое-то внутреннее неудобство.
— Если что услышишь, сразу сообщи мне, попросила она, поднимаясь с плиты и отряхивая юбку.
— Всенепременненько, — улыбнулся Андрей.
И опять… Наташе почудилось, что в этой улыбке был заложен какой-то тайный смысл, какой-то намек…
Это — Москва
— Нет, в натуре, что мы сюда приперлись? — тихо спросил Грузин, наблюдая из окна, как по улице Горького медленно движется поток машин. — Что тут ловить, только разве в наперстки на углу подрядиться.
— Не твое дело. — Юм с аппетитом уплетал лазанью, запивая ее красным вином прямо из бутылки. — Что ты дергаешься, что у тебя, шило в заднице? Отдохни, возьми девочек, в кино сходи, закажи себе что-нибудь.
— Да отдыхать не сюда надо было ехать. — Грузин наконец оторвался от окна и сел в кресло. — В Сочи надо было или в Кисловодск. Там у меня ребята знакомые есть…
— Закрой хлебальник, а! — не выдержал Юм. — Дай поесть спокойно. Что ты заладил — Сочи, Сочи! Три дня только, как тут торчим, а ты уже по ушам наездил…
— А я тебе говорю — надо когти рвать отсюда. Тут еще лет десять назад все поделено, никто нас к своему корыту не подпустит. У них свои законы, ты же…
— Какие законы?! — взорвался Юм. — Дожил я на их законы с прибором. Да что ты понимаешь, хохол?! Тут уже одни деды остались, песок сыпется. А сейчас другое время, другие законы. Ты что, думаешь, что я шашлычную грабить пойду или в сберкассу полезу?
— А что? Может, Госбанк?
— Может,
Грузин сплюнул и вышел из номера, хлопнув дверью.
— Достал, блин! — Юм швырнул вилку на пол и встал из-за стола. Включил телевизор и грузно плюхнулся в кресло.
— «Вы хотите купить? Вы хотите продать? Вы работаете только с крупными партиями? Звоните к нам круглосуточно. Товарная биржа «Лариса» предлагает вам самые выгодные…»
На самом деле он не знал, зачем притащил всех в Москву. Просто чувствовал, что здесь, именно здесь, именно сейчас все и начнется. Только пока не мог понять, уловить, как начнется и с чего.
Три месяца прятались по своим дырам. Кто где. Юм знал про всех. Когда поутихло с милиционерами, решил собрать всех снова. Женя была против.
— На кой они нам? Дерьмо, трусы. Я б только Ванечку позвала и Мента.
Мент сам сбежал из больницы, как только пришел в себя. Понял, что дело пахнет керосином. И вовремя — через полчаса за ним уже пришли, а он — тю-тю. Юм через знакомых успел передать ему, чтобы зарылся поглубже, пока утихнет.
— А с остальными что? — спросил Юм Женю. — Языки им не отрежешь — растреплются по всем углам.
— Языки-то не отрежешь… — многозначительно проговорила Женя.
Юм понял, что она имела в виду. Он и сам об этом подумывал. Но сначала раскрутиться надо. А уж потом — смена команды.
И он сказал:
— Молчи, курва, не выступай. Мы в Москву рванем. Там — все бабки…
И вот они в столице. А бабок нет как нет. Нигде на дороге они не валяются. А если и валяются, там уже такие команды стоят — на кривой козе не объедешь.
Женя долго не открывала. Юм уже хотел идти в свой номер, чтобы позвонить ей по телефону, когда услышал ее заспанный голос:
— Ну кто там?
— Это я.
Замок щелкнул, и дверь открылась. Она, как ни странно, была уже одета и держала в руке пистолет.
— Ты что? — удивился Юм.
— Ничего, звонить надо, предупреждать. — Она улыбнулась и нежно поцеловала его в губы, уперев дуло пистолета в пах. — Руки вверх, ты арестован.
Потом, после всего, они долю лежали в постели и поедали апельсины, бросая кожуру прямо на ковер.
— Ну, что дальше? — спросила она, вынырнув из-под одеяла и накинув на голое тело халат.
— Дальше надо другое место искать. — Юм сладко потянулся. — Тут слишком долго сидеть нельзя, сразу спалят.
— А потом?
— Потом ты знаешь что! — Юм вдруг рванулся и попытался схватить Женю за ногу, но она вовремя увернулась. Взобралась на кресло и уселась по-турецки.
— А потом?
— В смысле? — Юм почувствовал, что опять начинает злиться.
— Ну что мы потом будем делать? — спокойно спросила женщина. — Заведем семью, ты слесарем устроишься на завод, я в школу пойду работать, детишек с тобой нарожаем. А Грузин со Склифосовским их нянчить будут. Так, что ли?