Государственный обвинитель
Шрифт:
— Вот. — Намис поставил ему на плечи корзину с виноградом: — Отнесешь это в театр. Тифон тебя проводит. И сразу домой. Ты все понял, Гелен?
— Да, понял, — вздохнул юноша. — А разреши мне…
— Нет, не разрешаю! — сразу отрезал Намис, не дав сыну даже договорить. — Иди.
Юноша вздохнул и двинулся вперед.
Тифон шел немного позади и любовался красотой этого молодого парня. У него было стройное тело, бронзовая кожа и одновременно мягкие, как у девушки, черты лица. Наверно, если бы Тифон любил не женщин, а мальчиков, он бы вожделел Гелена.
— Скажи, Тифон, — обратился
— Очень давно. — Тифон вздохнул и улыбнулся: — Мне тогда было меньше лет, чем тебе сейчас.
— Здорово! — мечтательно воскликнул юноша. — И все это время ты путешествуешь по разным городам?
— Приходится. — Тифон пожал плечами, щурясь от солнца.
— Как это — приходится? — удивился Гелен. — Разве не об этом ты мечтал, когда встал на этот путь?
— Да, именно об этом. По глупости. — Тифон ускорил шаг и поравнялся с юношей. — А теперь сам жалею, но уже поздно.
— Но почему? Ты же столько видел, столько знаешь!
— Видишь ли, Гелен, — тяжело вздохнул Тифон, — это кажется, что все города — разные. Только первых три города отличаются друг от друга. А потом они все становятся одинаковыми. Где-то платят больше, где-то меньше — вот и вся разница между ними. И ни в одном у тебя нет постоянного крова, каждый готов дать тебе ночлег только на время сессии. Что же в этом хорошего? Разве ты не знаешь закона? Актер не должен иметь никакого имуществу, не должен иметь семьи — ничего. Их даже хоронят отдельно ото всех остальных. Путешествовать хорошо, когда тебе есть куда вернуться, а так это не путешествия, а скитания. Даже у птицы есть свое гнездо, даже лесной зверь может спрятаться в нору во время грозы. Только бездомные собаки рыщут по улицам в поисках места, откуда их не погонят палкой.
— Но разве это так важно? — задумался Гелен. — Разве такое уж большое счастье — повесить себе на ноги оковы семьи, дома, имущества? Не лучше ли быть свободным? Если у тебя ничего нет, у тебя нельзя ничего отнять, кроме жизни.
— Именно так я и думал, — усмехнулся Тифон. — Именно так и должен жить актер. Тогда его нельзя будет заставить говорить людям неправду о том, что творится на земле. Но к старости начинаешь понимать, что жизнь твоя прошла даром, что ты ничего не оставил после себя, что никто не придет к тебе на могилу принести жертву богам. Если и есть у меня дети, то я об этом никогда не узнаю, а они вырастут на ступенях храма любви, где я предавался плотским утехам о гетерами. А правда? Она никому не нужна. Что же в этом хорошего, скажи на милость.
Гелен не ответил.
— А ты кем хочешь быть? — спросил Тифон после короткого молчания.
— Не знаю. — Юноша вздохнул и пожал плечами: — Теперь не знаю. Может быть, попробую стать мореходом, как Одиссей. Но для этого…
— Для этого тебе надо было родиться Одиссеем! — засмеялся Тифон. — И не забивай себе голову глупыми мыслями. Что начертано тебе великой мойрой Антропос, тому и быть.
— Да, наверно, — согласился юноша. — Вот только знать бы, что ею начертано…
Когда Гелен оставил корзину и грустно поплелся обратно, к лавке своего отца, к Тифону тихонько подошел бородатый человек. Остановился и вместе с ним долго
— Кто он? — спросил бородач, взяв из корзины гроздь винограда. — Почему я раньше его не видел?
— Это Гелен. — Тифон пожал плечами. — Сын Намиса, торговца фруктами. А почему ты спрашиваешь? Ты что, интересуешься мальчиками?
— Я скульптор, — тихо ответил бородач, — и интересуюсь всем прекрасным, в отличие от тебя, старого развратника, которого интересует только собственный живот и собственный фаллос. Познакомь меня с ним.
— С фаллосом? — Тифон рассмеялся.
— С Геленом, дурак. — Скульптор бросил виноградную кисть на землю и вытер руки о фартук. — Я буду делать с него статую Аполлона. Скажи ему, что меня зовут Пракситель.
— Нет, не познакомлю, — хитро улыбнулся Тифон.
— Я тебе заплачу.
— Сколько? — насторожился актер.
— Две драхмы.
— Согласен, за такие деньги я познакомлю тебя с ним целых три раза.
— Мне хватит и одного, — ответил Пракситель без тени улыбки и пошел прочь.
На репетиции Тифон никак не мог попасть в такт хору. Все время вступал то раньше, то позже, чем нужно. Все время думают о куске кабана, лежащем в торбе, и о двух драхмах, которые заработает с такой легкостью.
Потом он долго бродил по саду, смакуя виноград, пока не решился наконец идти к своей возлюбленной Амфитее.
Она только что вернулась с купания. Сидела в своей комнате и втирала в кожу недорогие благовония.
— Я пришел к тебе, милая, — сказал он тихо, остановившись у двери. — Ты впустишь меня сейчас?
— Конечно, входи! — засмеялась женщина. — Дом мой для всех открыт, ты же знаешь.
— Да, знаю… — Тифон вздохнул. — И это ранит мне сердце.
— Как красиво ты говоришь! — весело засмеялась она. — Ты говоришь это всем волчицам или только я удостоилась такой чести?
— Только ты. — Тифон откашлялся и принял позу чтеца.
— О Амфитея, рожденная в Лесбосе, острове пышном, Славишься ты средь гетер златокудрых ольвийских. Даришь любовь свою всем за вина только чашу. Слаще вина твои ласки, что ты расточаешь. Если бы семя собрать, что в тебя извергали из чресел Скифские странники дикие, с ними фракийцы и греки, Славные полчища воинов храбрых и силой прекрасных Свет бы увидел, когда бы…— Хватит, довольно! — Она не могла удержаться от смеха. — Лучше не сочиняй больше стихов, а то я буду брать с тебя большую плату, чем с остальных.
— Хорошо, не буду. — Актер покраснел. — Скажи, а ты подумала над тем, что я тебе сказал в прошлый раз?
— Над твоим предложением бросить ремесло и стать твоей женой? — Лицо женщины стало серьезным. — Подумала.
— И что ты скажешь в ответ? — Тифон опустил голову.
— Ничего. — Она пожала плечами. — Ты же сам прекрасно понимаешь, что не можешь этого сделать. Тебе нельзя иметь ни жены, ни детей, ни…