Государственный обвинитель

Зарубин Игорь

— Пошли со мной, — сказала она холодно и полезла в сумочку.

— Нет, не пойду, — ответил Склифосовский и вдруг рассмеялся.

— Пошли, я сказала! — Она попыталась схватить сто за рукав.

Но Склифосовский вывернулся, вдруг схватил ее, поднял над землей и начал кружить, весело хохоча.

— Женька, дура ты, дура! Никуда я с тобой не пойду! — кричал он, продолжая кружиться. — Я теперь тебя не боюсь, как ты не понимаешь?! Я теперь грома не боюсь, грозы не боюсь, а тебя и подавно!

— Пусти,

дурак! — кричала она, пытаясь вырваться и отчаянно колотя его кулачками по плечам. — Придурок, отпусти, убью!

— Что ж ты такая злая, Женька?! — продолжал смеяться Склифосовский. — Какие вы все глупые! И ты, и Юм твой! Я теперь понял, я теперь все понял!

— Гад, предатель! — Она никак не могла вынуть что-то из дамской сумочки. Стукач…

— Ничего ты мне не сделаешь! Мне теперь никто ничего не сделает! — хохотал он и продолжал ее кружить, как маленькую девочку.

И гремел гром, и молнии салютом озаряли сизое небо.

А он даже ничего не почувствовал. Просто потерял равновесие и смешно шлепнулся прямо в лужу, увлекая за собой женщину.

— Пусти, скотина! — визжала Женя, но Склифосовский продолжал сжимать ее в своих объятиях несмотря на то, что она продолжала вгонять в него пулю за пулей. — Пусти, гад, пусти!

Когда она наконец выбралась из-под него все еще продолжал улыбаться.

— Дурак, сумасшедший! Идиот помешанный! — крикнула она, но не смогла, не решилась пнуть неподвижное тело ногой. Быстро схватила зонтик и бросилась бежать.

А из всех подворотен на нее, как на бешеную собаку, смотрели десятки удивленных глаз…

Черные чайки ночи

Женщина подошла к нему, особенно не скрываясь.

Но Тифон совсем не обратил на нее внимания. Он смотрел на море, где шумели волны, светился прибой и носились в ночи черные чайки! Как это хорошо. Как это прекрасно!

Крепко сжав монету в руке, Тифон встал, поднял на женщину свои полные безразличия глада и тихо сказал:

— Ну вот, Лидия, теперь моей возлюбленной будет не так грустно путешествовать по царству мертвых. Сам скифский царь будет сопровождать ее в этом путешествии.

Глаза Лидии были полны ненависти. Любой другой, будь он на месте Тифона, не выдержал бы этого испепеляющего взгляда. Но Тифон только улыбнулся и сказал:

— Сердце твое сейчас полно гнева, я знаю. Ты, наверное, хочешь меня убить. Но поверь мне, это не принесет тебе никакого облегчения. Я и так уже умер.

— Если бы мне выпала возможность убить тебя десять раз, — воскликнула она, — мне бы и этого показалось мало. Но я могу убить тебя только один раз и не упущу этой возможности.

Тифон даже не вскрикнул, когда она по самую рукоять вонзила нож в его грудь, пронзив заодно и прижатую к сердцу руку.

Нож заскрежетал о маленькую монетку в один асе, оставив на ней зазубрину возле левого крыла орла.

Улыбка облегчения появилась на лице Тифона. Он шел к своей возлюбленной. Они оба были свободны…

Престо

Бригада экспертов работала под незатихающим дождем, работала быстро и слаженно, не как обычно — вразвалочку, с ленцой. Всегда бы дождь лил после убийств…

Девять пуль. Шесть навылет, остальные застряли в тканях. Ранения, несовместимые с жизнью.

В луже нашли гильзы. Из какого вида оружия были произведены выстрелы — предстоит еще разобраться, тщательней осмотрев труп Склифосовского в морге. Может, отыщутся штранц-марки, стреляли-то в упор…

Дробышев «обрадовал» Наташу этой вестью сразу, как только ему самому доложили.

И первое, о чем она подумала, — бедный, жалкий Склифосовский. Ловля на живца — живца и убили. Пропустили, проморгали!..

— Да нет, на корейца вашего не похоже, — сомневался на другом конце провода Дмитрий Семенович. Если, конечно, он не переоделся в женщину…

— Женщину?

— Да, нашлись свидетели, которые показали, что…

— Евгения?

— Рискованно утверждать, Клюева… Хотя, с другой стороны, как говорится, третьего не дано — либо Юм, либо его сумасшедшая баба.

— А что говорят свидетели?

— Сами знаете, Наталья Михайловна… Сколько людей, столько и мнений…

— И много людей?

— Пятеро. Прятались от ливня в подворотне, и вроде все происходило на их глазах.

— Я подъеду?

— А для чего я вам звоню?

Гуляева суетилась, как курочка-наседка, хлопотала у электрического чайника, пыталась завести с Наташей пространный, ничего не значащий разговор и глядела на нее с сочувствием… Будто видела в последний раз перед вечным расставанием.

— Я тут печеньица купила… Вам с сахаром или без? — хотя прекрасно знала, что с сахаром.

— Скажите… — тихо произнесла Наташа, и хлопоты сами собой оборвались. — Меня что, похоронили уже?

— Вы о чем? — отвела взгляд Гуляева.

— Вы прекрасно знаете о чем… Может, еще тотализатор откроете, ставки будете делать? Кто кого?

— Какие ставки? — не понимала Гуляева. Или притворялась, что не понимала. — Милая, да что с вами?

— Я жива! — взорвалась Наташа. — И нечего на меня смотреть, как на покойницу! Я возьму его! Сама! Собственными руками! Десять к одному! Нет, сто к одному, ставите?

Нина Петровна подавленно молчала, лишь нервно покусывала нижнюю губу.

— Это выгодно, — увещевала ее Наташа. — Ставите рубль на Юма — после моей смерти получаете сто, а?