Государственный преступник
Шрифт:
— Право, не стоит, у меня есть чем заняться, — улыбнулся Аристов, доставая свежий номер «Вестника Нижнего Новгорода».
Ровно через тридцать минут Артемий Платонович вышел из ателье, о чем опять известил тонким треньканьем крохотный колокольчик.
Ближе к вечеру отставной штабс-ротмистр снова отправился в полицейское управление.
— А у нас для вас имеются новости, — вышел к нему из-за стола полицмейстер. — Компаньонка вашей фигурантки Петровской — Анастасия Маслова в настоящее время находится в лечебнице для умалишенных.
— Как? — опешил Аристов. Он полагал,
— Да, дорогой Артемий Платонович, она сошла с ума, и ее поместили в дом скорби, — развел руками полицмейстер. — Боюсь, в вашем деле она уже не помощница.
Аристов даже и не пытался скрывать своего огорчения.
— А где находится эта лечебница?
— На южной окраине города.
— А улица, дом?
— Улица Кирпичная. Ну а дом… Его вы узнаете сразу. Желтый такой, с небольшими окнами.
— Скажите, а… Как бы это поудачнее выразиться… Трудно туда попасть?
— Право, вы меня удивляете! — рассмеялся Лаппо-Сторожевский. — Попасть в это заведение легко, вот выйти из него трудновато. А ежели серьезно, то вас даже и на порог могут не пустить. Впрочем, как и нас. Медицинская этика.
— Я все же попробую, — сказал Аристов.
— Попробуйте, — иронически отозвался полицмейстер и лучисто улыбнулся. — Желаю удачи.
Весь вечер Артемий Платонович курил свою трубку в одноместном нумере гостиницы «Париж», что означало пребывание его в глубоких раздумьях. Уже за полночь он полез в свой дорожный саквояж и не без труда отыскал на самом его дне именной жетон Императорского общества вспомоществования больным и страждущим на розовой ленте. Сей знак — в форме щита с императорской короной — он положил на самое видное место, чтобы утром не сомневаться, с чего начинать день.
Глава 18 ВСЕ ИДЕТ ПО ПЛАНУ
Как только Петровская дошла до конца аллеи, из-за широкого дуба, как и вчера, появилась фигура оборванца.
— Ну что, узнал, где он спрятал письма? — спросила она нетерпеливо.
— Да, барыня, — ответил оборванец, зачарованно глядя, как она достает из своего ридикюля ассигнацию в двадцать пять рублей.
— И где же?
Оборванец не мог оторвать взгляда от двадцатипятирублевки.
— В роще.
— Где в роще, назови точное место, — строго допытывалась Петровская. — И тогда получишь свои деньги, — помахала она четвертной прямо перед носом оборванца.
Босяк выглядел сконфуженным.
— Дак, это, не сказал он.
— Болван, — раздраженно произнесла Петровская и спрятала деньги.
— Да я его и так, и сяк упрашивал — не сказывает, подлюга, — оправдывался оборванец. — Говорит, кто меня из-под аресту выручит, тому и отдам письма.
— Где его держат? — раздумчиво спросила Петровская.
— Его в баньке березовского старосты покуда заперли. Потом в арестантский дом повезут, в Нижний.
— С чего ты это взял?
— Это уж будьте уверены, — преданно заглядывая в глаза барыни, протараторил оборванец. — Всех отвозят. А потом надолго в каталажке запрут! Вот в прошлом году Миколку заперли в…
— А где живет этот староста? — перебила его Петровская.
— Дак
— А кто может отпустить его?
— Барыня, денежку бы, — взмолился оборванец.
Петровская раздраженно сунула рубль в загребущую ладонь.
— Держи.
— Благодарствуйте… — повеселел оборванец. — Тот, кто, стало быть, и заарестовывал.
— И кто же его заарестовывал? — стараясь сохранять терпение, спросила Валентина Дмитриевна.
— Пристав один полицейский.
— Как зовут его, где он живет?
— Дак, это, барышня, — оборванец снова поскреб затылок, — запамятовал я, кажись.
Петровская открыла ридикюль и достала трехрублевую ассигнацию.
— Это освежит твою память?
— Вспомнил! — оживился оборванец. — Обличайло его зовут. А остановился он на постоялом дворе в Ротозееве. Это, — парень шмыгнул носом, — рублишком еще не пожалуете?
— Обойдешься, — твердо ответила Петровская и пошла по аллее обратно.
А оборванец, проводив ее взглядом, покуда она не скрылась из виду, сиганул в близлежащие кусты, развязал припрятанную в них котомку и принялся совершать над собой действия, которые не показались бы странными разве что только актерам, цирковым клоунам да еще отставному штабс-ротмистру Аристову. Парень стал дергать себя за нос, в результате чего нос значительно уменьшился, а в руках оборванца осталась гипсовая нашлепка. Затем он лишил себя хилой бороденки, усов, тщательно причесал волосы, стер с лица сажу, умылся из фляжки и как две капли воды стал похож на пристава Обличайло, коего в прежней личине не узнал бы и сам Артемий Платонович.
Скинув латаную одежонку и сложив все в котомку, пристав облачился в цивильное платье и скорым шагом направился в Березовку, где взял подводу и отправился в Ротозеево. Когда он прибыл на постоялый двор, то увидел в прихожей красивую даму с античными чертами лица, немного резковатыми, чтобы назвать ее лицо безупречным. Он уже хотел подняться к себе в нумер, как его остановил хозяин двора.
— Господин Обличайло, вас ожидает во-он та дама, — указал он на Петровскую, скромно сидящую на продавленном диване.
— Да? — выразил крайнее удивление Максим Станиславович и обернулся. — Прошу прощения, сударыня, у вас ко мне какое-то дело?
— Вы пристав Обличайло? — поднялась с дивана Петровская.
— Он самый, — по-военному подтянувшись, кивнул головой Обличайло. — Чем могу служить?
— Меня зовут Валентина Дмитриевна Петровская, — подошла она к нему. — И я хотела бы с вами поговорить.
— Ну что ж, пройдемте ко мне, Валентина Дмитриевна, — испытующе глянул на нее пристав, ожидая, что Петровская смутится и предложит поговорить где-либо в другом месте, дабы избежать двусмысленности своего положения. Ведь пройти прилюдно одной в нумер мужчины значило не избежать известных толков и пересудов. Однако Петровская только кивнула и спокойно поднялась с Обличайло в его нумер, так что ежели кто и смутился, так это был сам пристав Максим Станиславович.