Государственный преступник
Шрифт:
Максим Кречет (так я теперь называюсь)».
— Что-то слишком многовато угроз, — пробурчал после окончания чтения воззвания Аркаша Бирюков, явившийся на встречу на удивление трезвым. — Будто все мы здесь либо провокаторы, либо неразумные дети.
— Простите, но я лишь делаю то, что мне поручено, — сдержанно заметил Сильванд. — И ваши претензии не по адресу.
— А вам хоть известно, что происходит в городе? — спросил Жеманов. — Что все полторы тысячи гарнизона поставлены в ружье, что всюду усилены караулы, что арестовываются ваши люди, присланные нам на помощь из боевых организаций? Начинать восстание в Средневолжске — значит загодя обречь его на неуспех. К тому же…
— Нам
— Готовы, — ответил за всех Владислав Полиновский.
— Тогда к делу, — заключил прения сторон Сильванд. — Восстание надлежит начинать с деревень, жителей которых следует возбудить распространением подложного манифеста, что я доставил вам. По сведениям штабс-капитана Иваницкого, крестьян, готовых взяться за вилы и топоры, будет не менее шести тысяч. Согласитесь, это уже сила. На первых порах нужно обезоружить роту солдат господина Иваницкого, стоящую в селе Бездна, как известно, весьма мятежном. Штабс-капитан будет всячески содействовать этому, и он к тому уже подготовлен, так что успех данного предприятия будет несомненным. Затем крестьяне и примкнувшие к ним солдаты под руководством штабс-капитана берут уездный город Спасск, захватывают там казначейство, арсенал и раздают ружья восставшим. Далее их отряды идут на Ижевск, забирая в попутных городах и селах деньги и оружие и раздавая подложный царский манифест, в результате чего к ним будут присоединяться новые крестьяне. Когда восставшие подойдут к Ижевску, это уже будет несокрушимая сила. Они без труда захватывают охраняемый лишь инвалидной стражей с тесаками Ижевский завод, где заготовлено тридцать тысяч ружей, и уже затем поворачивают на Средневолжск. При подходе к нему хорошо вооруженной армии повстанцев вы поднимаете мятеж внутри города, и его власти вместе со своим гарнизоном оказываются как бы меж двух огней. Они начинают метаться и паниковать, что, естественно, нам на руку, защита города всячески саботируется нашими людьми, внедренными заранее в различные сферы его властных и управленческих структур, восставшие идут на приступ и, я думаю, без особых усилий берут Средневолжск. Весть о том, что Средневолжск пал, быстро распространяется по всему Поволжью. В город стекаются все новые и новые толпы крестьян, повстанческое движение распространяется по всей Волге, доходит до Астрахани и далее смыкается с движением украинских повстанцев и восстанием в Царстве Польском. Все. Победа! Вот, собственно, и все, что я имел поручением вам доложить.
— А что, мне нравится, — отозвался Иван Маркович Красноперов. — Завтра же запишусь в «апостолы» и отправлюсь в Вятку с манифестом. Только прежде, — он усмехнулся, — попрощаюсь с прелестницей Клеопатрой.
— А я на Фоминой неделе пойду в Лаишев, — заявил Миша Элпидин. — Есть там у меня дружки-приятели, помогут распространить лжеманифест.
— Я тоже хочу в «апостолы», — произнес Костик Лаврский слово, которым обозначалось хождение комитетчиков в народ с целью распространения прокламаций (одним из стимулов являлась обязательная встреча с ненасытной распутницей). — Конечно, после свидания с Клеопатрой.
— А я, считайте, уже отправился, — заявил Аркаша Бирюков и действительно засобирался. — Давайте мне десяток манифестов, и я пошел. Но сперва, конечно, загляну к ней.
— Простите, господа, — прервал зашумевших было революционеров Сильванд. — Я весьма тороплюсь, посему разрешите мне не принимать участия в ваших обсуждениях, кто, когда и где будет распространять переданные вам господином Черняком манифесты. Засим, — он отвесил общий поклон, — прощайте. Желаю вам успехов.
Он вышел из гостиной, кивнув Мрочеку, чтобы тот следовал за
— А кто это такая, Клеопатра, о которой все говорят?
— О, поручик. Это невозможно объяснить в двух словах, — улыбнулся Владислав. — Право, я затрудняюсь вам так с ходу ответить.
— И все же? — настаивал Мрочек.
— Ну, это такая женщина, прехорошенькая, надо заметить, и молодая, которая может предоставить вам такие плотские удовольствия, о которых вы даже не смели думать в ваших самых смелых мечтах, — не сразу ответил Полиновский. — На днях она доставила наслаждение сразу пятерым любовникам.
— Враз? — не поверил поручик.
— Именно, — подтвердил Владислав. — О, это надо было видеть.
— И вы видели?
Владислав загадочно улыбнулся:
— Разумеется.
— А она делает… — Мрочек приблизился к студенту и прошептал короткое французское слово.
— Еще как! — ответил Полиновский. — И ее мастерство в этом, поверьте, не имеет границ.
— А мне можно будет нанести ей визит? — слегка смущенно произнес поручик.
— Как нашему товарищу и одному из руководителей будущего восстания — можно, — понимающе улыбнулся Полиновский. — Когда вы намерены посетить ее?
— Завтра… Нет, сегодня, — быстро ответил Мрочек.
— Сегодня? — раздумчиво протянул Полиновский и оглянулся на комитетчиков, бурно обсуждающих очередность своих визитов к Клеопатре. — Давайте все же завтра, хорошо?
— Хорошо, — слегка сникшим голосом ответил поручик. — Куда мне подойти?
— В Старогоршечную улицу, дом Бугровской. Там у нас Студенческий клуб. Подниметесь на второй этаж и спросите меня. Я вам все устрою.
— Ладно, — немного повеселел Мрочек. — Тогда до завтра?
— До завтра, — ответил Полиновский и, проводив его и Сильванда до самых ворот, вернулся в гостиную. — Итак, господа, кого из вас записывать в «апостолы»? — шутливо спросил он.
Желающими сказались все.
— Всех я отпустить не могу, — заявил Владислав. — Кто-то должен остаться здесь, иначе мы оголим наш комитет совершенно.
— Тогда назначь сам, кто останется с тобой, — сказал кто-то.
— Хорошо, — согласился Полиновский. — Останутся Жеманов и Шлыньковский. Остальных прошу получить манифесты…
Глава 37 ФЛИГЕЛЬ-АДЪЮТАНТ НАРЫШКИН
До Москвы, а затем до Нижнего Новгорода они вместе ехали поездом. Правда, флигель-адъютант Нарышкин ехал первым классом, в синем вагоне, а Глассон в желтом, второклассном. И все бы это было ничего, ежели б не приставленный от Нарышкина к Ивану соглядатай, здоровенный рыжий детина, не сводивший с него глаз все восемь суток дороги, будь то в поездном купе или тряском дилижансе, на коем они добирались из Нижнего до Средневолжска. Когда ехали в поезде, детина всегда вставал и топал следом за Глассоном даже тогда, когда тот отправлялся в ретирадную комнату справить естественную нужду. И терпеливо ждал у запертой на задвижку двери, покуда тот не выйдет.
Как ниточка за иголочкой тянулся рыжий попутчик за Иваном, торопящимся до нужника на постоялом дворе, и мало что не заглядывал за незапирающуюся дверь отхожего места, — а то ли, что положено, делает поднадзорный?
Однажды ночью, уже на последнем постоялом дворе перед Средневолжском, Глассон проснулся с неуемным и острым желанием немедленно выпорожниться. Иван вскочил и скорым шагом направился до нужного места. Он влетел в него со скоростью пули, но когда присел над зловонным отверстием и громко принялся за дело, то, к своему неподдельному стыду и даже некоему ужасу, увидел в раскрытую щель двери маячившую тень. То, конечно, стоял на своем посту рыжий. Иван раздраженно притянул дверь рукой и нарочно просидел в нужнике дольше необходимого. А наутро прямиком направился к Нарышкину, намереваясь высказать ему кучу резкостей и претензий.