Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии
Шрифт:
Завтрак представлял собой шведский стол в европейском стиле, и, пока я разбирался с яичницей и сосисками, по телевизору шел документальный фильм о терроризме и хаосе на Ближнем Востоке. Играла жуткая музыка, похожая на мелодию из «Сумеречной зоны». Взрывались бомбы, в пыльных пустынных деревнях террористы палили из AK-47, а мусульмане были изображены молящимися в мечети о том, чтобы погибли невинные люди. Затем показали падение башен-близнецов.
«Любим партию, любим страну», – подытожил диктор.
Поскольку китайское правительство обязало Кашгар придерживаться пекинского часового пояса, несмотря на то что столица страны находится почти в семи часах полета на восток,
– Паспорт! – потребовал китайский полицейский, подойдя ко мне на улице. Он указал на мою бороду. – Пакистанец? Афганец? Мусульманин?
– Американец, – ответил я по-китайски.
Полицейский проверил мои документы и разрешил пройти через контрольно-пропускной пункт.
– Cлишком далеко не заходите, – предупредил он.
Перебравшись в 2008 году в Азию, а затем и на Ближний Восток, я открыл для себя мир, который американцы обычно не замечают.
На Западе – регионе, простирающемся через Атлантический океан и включающем в себя Северную Америку и узкую полоску северо-западной Европы, – существует аппарат организованных национальных государств с общим языком и сводом законов и обычаев, который мы ставим выше приверженности этническим группам, политическим фракциям и религиозным лидерам.
Жизнь в Азии научила меня видеть мир иначе – как территорию, сформированную веками торговли, завоеваний и быстро меняющихся идей и верований, которые создавали новые царства и столь же быстро поглощали их.
Я немного коллекционирую антикварные карты, причем основное внимание уделяю не Европе, Восточной Азии и Северной Америке, а землям, простирающимся от Китая до Средиземного моря. Эти карты тоже о многом могут рассказать. Так называемая Евразия – земля оазисов, степей и гор, где царят хаос и вечные конфликты, ее трудно держать под контролем. Достаточно взглянуть на Балканы, Сирию, Турцию, Израиль и Палестину, Ливию, Украину, Чечню, Ирак, Иран, Афганистан и Пакистан… Пересекающихся этнических и религиозных принадлежностей в этом регионе великое множество – и здесь они важнее и древнее современных государств. Большинство вооруженных конфликтов в мире сегодня происходит в Евразии: она богата нефтью, редкоземельными элементами и полезными ископаемыми – и в то же время полна диктатур, неравенства и религиозного фундаментализма.
Меня увлекла история Шелкового пути – сплетения торговых маршрутов из Европы в Азию, по которым золото и драгоценные металлы текли на восток, в Китай, а шелк – на запад, в Европу. На Западе о нем впервые узнали благодаря странствиям Марко Поло в XIII веке. Я читал заметки европейских исследователей, путешествовавших по одной из крупнейших в мире пустынь, суровому и беспощадному Такла-Макану, лежащему сразу за Кашгаром, самым важным городом уйгуров.
«Совершенно неожиданно небо темнеет», – писал в 1928 году немецкий археолог Альберт фон Ле Кок.
Солнце становится темно-красным огненным шаром, проглядывающим сквозь быстро сгущающуюся завесу пыли; за приглушенным воем следует пронзительный свист, и спустя мгновение буря с ужасающим неистовством обрушивается на караван. Огромные массы песка, смешанные с мелкими камнями, с силой вздымаются в воздух, кружатся и обрушиваются на людей и зверей; темнота усиливается, и странные грохочущие звуки смешиваются
Беспощадные песчаные бури называли «черными ураганами» – из-за них Такла-Макан был смертельно опасен. Британский генеральный консул в Кашгаре называл пустыню «землей смерти». Свен Хедин, шведский исследователь, окрестил ее «самой страшной и опасной пустыней в мире». Британский корреспондент Питер Хопкирк писал, что на местном тюркском наречии «Такла-Макан» означает «войди – и не выйдешь».
На карте западного пограничья Китая Такла-Макан, протянувшийся примерно на тысячу километров с востока на запад, формой напоминает мяч для американского футбола. Из окружающих пустыню шести городов-оазисов, носящих общее историческое название Алтышахар, западнее других расположен Кашгар. На протяжении веков путники и торговцы, такие как Марко Поло, останавливались здесь на отдых после изнурительного перехода через горы нынешних Ирана и Афганистана, чтобы затем продолжить путешествие вглубь этой опасной земли.
Детство я провел в Чикаго, штат Иллинойс, а из стран Евразии слышал только про Ирак и Афганистан, которые стали известными после терактов 11 сентября. Я почти ничего не знал об Азербайджане, Узбекистане или Таджикистане. Эти страны казались мутным постсоветским захолустьем, волей случая обратившимся в ислам и расположенным где-то на периферии. Однако, чем больше я находился в Азии, тем лучше понимал, что мой западоцентричный взгляд был глубоко ошибочен.
В The New York Times я читал о распространении демократии, о том, как люди приветствуют приход свободного рынка, об отказе от идеологии холодной войны, которая закончилась, когда я был еще ребенком. Но реальная история мира была другой. Я наблюдал, как по всей Евразии рушились демократии, нефтяные олигархи захватывали власть, а религиозные лидеры и племенные вожди разжигали войны.
Все глубже погружаясь в историю, антропологию и мировую журналистику, я начинал осознавать, что история Среднего Запада США, где прошла моя юность, насчитывает всего несколько сотен лет, в то время как Кашгар, сравнительно небольшой город, в котором я проснулся тем холодным декабрьским утром, на протяжении веков служил культурными и торговыми вратами Шелкового пути и некогда был космополитическим центром, где находили приют путешественники со всего мира.
В годы, последовавшие за 11 сентября, Китай, культурой которого я давно восхищался, начал продвигаться на запад через регион под названием Синьцзян. С 2013 года Китай строит сеть трасс, портов, нефтепроводов и железных дорог стоимостью в триллион долларов. Эта инициатива называется «Один пояс и один путь».
Китай хочет отдалиться от своего перегруженного побережья и создать глобальные торговые маршруты, способные стать альтернативой пересечению Тихого океана. Он хочет убедить компании (например, Foxconn, собирающую iPhone для Apple на юго-восточном побережье в Шэньчжэне, неподалеку от Гонконга) перенести производство вглубь страны. Затем, посредством дешевеющих наземных маршрутов, компании доберутся до экспортных рынков в Европейском союзе и на Ближнем Востоке. Но за всем этим стоит и более грандиозная идея: если Китай возродит исторический Шелковый путь, это может изменить мировой порядок.