Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии
Шрифт:
По мере увеличения числа заключенных правительство строило новые лагеря с еще более жесткими мерами безопасности и внушительной архитектурой: сторожевые вышки, мощные бетонные стены и огромные железные ворота, патрулируемые полицейскими с хорошо выдрессированными служебными собаками. Лагеря были возведены за шесть месяцев, хотя на строительство обычных тюрем иногда уходили многие годы. В некоторых лагерях работали собственные фабрики, где заключенных заставляли трудиться над пошивом одежды и обуви, отравляя всю мировую торговую цепочку использованием рабского труда. Согласно расследованию BuzzFeed, большинство лагерей были крупными и вмещали по десять тысяч заключенных.
К октябрю 2018 года
Тахир Хамут познакомил меня с Абдувели Аюпом – «учителем Абдувели», как называли его ученики и знакомые. Своенравный, вспыльчивый лингвист и писатель, Абдувели получил образование в Канзасском университете и в своем блоге очаровывал уйгуров рассказами о жизни на Западе. В июне 2011 года он вернулся в Китай. Из-за его образования и круга контактов, а также поскольку он руководил в Синьцзяне детским садом, в котором преподавали уйгурский язык, в правительстве сочли его опасным, а чуть более двух лет спустя арестовали на год и три месяца.
«Китай пытал меня. Они лишали меня сна. Они хотели, чтобы я отрекся от всего этого, – рассказывал он мне. – Это был не старомодный геноцид, нацеленный на уничтожение группы людей. Они действовали изощреннее. Хотели стереть мои мысли, мою личность – всё, кем я был, и всё, что я написал. История и культура – там хранится наша память. Сотрите память, сущность, дух – и вы уничтожите народ».
Абдувели удалось сбежать из Китая после того, как он был освобожден из центра содержания под стражей, и в августе 2015 года он оказался в Турции. У него были отличные связи. Будучи влиятельным литературным деятелем в уйгурском сообществе, он публиковал свои антиправительственные произведения в интернете и получал всевозможные похвалы от коллег. После нашей встречи в Стамбуле он отвез меня в Анкару, столицу Турции, где познакомил с молодой уйгуркой по имени Майсем, которой на тот момент было около двадцати лет.
«Тебе нужно с ней познакомиться, – сказал мне Абдувели в поезде. – Она еще не засветилась на публике. А история невероятная…»
Однажды вечером в октябре 2018 года мы пили чай в ее просторной, но пустоватой – Майсем лишь недавно переехала – квартире на окраине города. Она завершала обучение в магистратуре по социальным наукам и готовилась поступать в аспирантуру в США. У нее было бледное лицо и длинные каштановые волосы, изящная манера говорить и держать себя. Но ее хрупкое и стройное обличье не обмануло нас с Абдувели. Разговор выдавал в ней жесткую, сильную личность. В непринужденную болтовню о ее любимом чае и жизни в Анкаре она вплетала литературные отсылки и смелые заявления о положении дел в мире.
«Говорят, женщина не должна быть образованной, – сказала Майсем. – Я же утверждаю, что образование для женщин изменит мир». – Она носилась по квартире, готовя еду на кухне, а через секунду уже показывала книги из своей библиотеки.
Китайские власти вербуют знакомых и родственников уйгуров, уехавших из Синьцзяна, в качестве агентов и информаторов и заставляют их звонить беглецам, чтобы получить сведения об их друзьях и соседях, находящихся за границей. Множество уйгуров в Турции рассказывали мне, что во время таких звонков уйгурские агенты присылали им фотографии и видео с членами их семей, заключенными в центрах содержания под стражей. Агенты обещали беглецам, что им разрешат пообщаться с братьями, сестрами, родителями и детьми, связь с которыми давно оборвалась, а также проследят, чтобы с их родственниками
Сначала Майсем сомневалась, стоит ли рассказывать мне свою историю. Ей было стыдно, что она бросила свою семью. Многие из ее родственников пропали без вести, почти наверняка угодив в концентрационные лагеря.
«Моя ноша тяжела… Моей семьи больше нет, а сама я – пешка в новом мировом порядке, – сказала она. – Но я расскажу вам, как мы дошли до такой жизни».
Глава 3
«Скайнет» тебя нашел
Ни малейшей пощады.
«В Синьцзяне, где я выросла, – начала рассказывать Майсем, – обо всех заботилась партия. Путь каждого был определен с самого детства. Мужчины обычно становились полицейскими, а женщины – школьными учителями».
Майсем была редким исключением. Она родилась в уважаемой семье, с отличием окончила среднюю школу, сумела попасть в престижный китайский университет и готовилась к работе в дипломатическом корпусе – необычные достижения для молодой девушки, представительницы этнического меньшинства.
Отношение государства к жителям Синьцзяна изменилось не в одночасье, и поначалу Майсем не замечала происходящего вокруг. Как крошечные трещины, разбегающиеся по яичной скорлупе, изменения происходили постепенно. Все началось в июле 2009 года, когда в ответ на вспыхнувшие в Урумчи этнические беспорядки, направленные против властей, полиция устроила облаву на молодых мужчин, подозреваемых в разжигании смуты.
С 2009 по 2014 год недовольные уезжали в Афганистан и Сирию, вставая на путь джихада. Некоторые надеялись вернуться в Китай. Другие хотели остаться в рядах ИГИЛ навсегда, влекомые чувством общности и сопричастности. Китайские власти отвечали на террористические атаки грубой силой, сажая в тюрьмы и казня подозреваемых.
Однако с 2014 года авторитарная длань правительства накрыла все население целиком, уже не делая различий между террористами и невинными жителями. Для начала в августе 2014 года в городских автобусах была запрещена публичная демонстрация религиозной принадлежности во время спортивных соревнований, включая бороды у мужчин и хиджабы у женщин. Вскоре эти запреты были введены во всех общественных местах. Тем летом Майсем пришлось предъявлять удостоверение личности, чтобы попасть в торговый центр и на автомобильную заправку. Пока она заправляла свою машину, вокруг стояли охранники. В том же году она услышала о намерениях властей внедрить в ее родном Кашгаре систему «Безопасный город».
Затем вокруг стали появляться камеры видеонаблюдения: все больше и больше, тысячи – повсюду, куда ни посмотри.
«Полиция говорила, что это делается для борьбы с преступностью и терроризмом, для наблюдения за иностранцами и мусульманами, которые могут иметь экстремистские взгляды, – рассказывала Майсем. – На первых порах слишком многие это поддержали. Слишком многие свыклись».
К 2016 году Майсем была студенткой магистратуры в Анкаре, а летние каникулы проводила в доме своей семьи в Кашгаре. Ей оставался год до получения степени магистра социальных наук. Однажды в июне 2016 года ее вызвали в местное отделение полиции. Стражи порядка проверили документы Майсем, после чего просканировали ее лицо при помощи смартфона и подтвердили личность. Дальше последовал принудительный медицинский осмотр. Офицер взял образец ее ДНК – мазок изо рта, потом кровь – и сверил с государственной базой данных. Затем программа распознавания идентифицировала ее голос. «Скайнет» нашел ее и узнал.