Государыня и епископ
Шрифт:
Он отправился в управу благочиния и увидел, что уже явились сюда Радкевич, Волк-Леванович и, конечно, противный Ждан-Пушкин, хотя этот вполне мог бы еще и поспать. Всегда лезет под руку со своими бакенбардами, мнениями и сомнениями, но и прогнать невозможно: шляхтич. По виду городничего и капитан-исправника было понятно, что тоже не выспались, а Ждан-Пушкин, напротив, отлежал бока, тщательно расчесал бакенбарды, замаскировал и пригладил лысинку и теперь, весьма довольный, улыбался, выглядел сытно и красиво, как добротный пасхальный кулич.
— Ну что вы так рано, господа? — с заметным раздражением от того, что пришли они раньше его, спросил Родионов.
— Как же, — ответил за всех Ждан-Пушкин. — Великий день!
Рыжие бакенбарды его пылали ярче обычного — вот-вот вспыхнут живым огнем.
«Великим днем он станет завтра, когда все будет позади, — подумал Родионов. — А сегодня — трудный».
Вспомнил ночной сон и взглянул на капитан-исправника: выглядел он так, словно спать ему не довелось ни минуты.
— Неважно выглядите, капитан, — сказал он. — Плохо спалось?
— Да вовсе не довелось, Андрей Егорович. Всю ночь собирал с городовыми подозрительных. Натолкал полную холодницу.
«Ну и глупо», — подумал Родионов.
Он и прежде относился к Волк-Левановичу с подозрением: должность исполнял хорошо, но любви к новой великой родине в нем не чувствовалось. Пятнадцать лет прошло, а он по-прежнему говорит с сильнейшим акцентом, пишет по-польски, приходится его переводить. Тоже и Радкевич, его явный союзник и друг. Семьями ходят и на воскресные прогулки, и в костел. И русского слова от них — когда они вместе — не услышишь. Даже дети их говорят по-польски. Взглянул на Радкевича:
— Вам тоже не спалось?
— Да уж какой сон! — радостно воскликнул тот, словно в этом была заслуга.
Нет, видно, напрасные его терзали сомнения. Все смотрят в глаза, все задачи выполнены, все должно быть хорошо.
Только один вопрос еще беспокоил обер-коменданта: где ему находиться? При въезде в город встречать государыню или у почивального дворца? Решил так: при въезде, а затем сесть в легкие сани и мчаться следом, чтобы оказаться у дворца в нужный момент.
В карете императрицы
— Ну, что дальше? — спросила Екатерина Алексеевна.
— Обед в Хославичах у графа Салтыкова, потом — Мстиславль, — ответил Безбородко, гофмейстер, граф Священной Римской империи, постоянный секретарь императрицы. — В Мстиславле представление чиновников губернии, ужин и отдых.
— Там тоже будет такое солнце? Если бы не доктор Роджерсон, я бы ослепла. А снега, снега!..
До Мстиславля от Смоленска примерно сто верст, потому, поднявшись как обычно в шесть, скоро и выехали. Толпа провожавших собралась изрядная, но простились быстро: за шесть суток,
— Как ты думаешь, мы им надоели за неделю?
— Как можно, Екатерина Алексеевна?
— Еще как. Гости хозяевам надоедают скорее, нежели хозяева гостям. А мне они надоели до чертиков. Особенно дамы.
В свою карету она пригласила кроме Безбородко и де Линя двух фрейлин, Браницкую и Скавронскую. Хорошо знала, что мужчины без женщин скучны, а женщины без мужчин глупы. По той же причине и тасовала их каждый день в своей карете.
— О, дамы невыносимы! — воскликнули фрейлины.
— А мужчины? — улыбнулась Екатерина Алексеевна.
— По крайне мере, танцуют если не лучше, то старательнее, нежели петербуржцы! — заявила Скавронская.
Балы смоляне давали почти каждый день-вечер, так что составить мнение о тамошних кавалерах можно было вполне.
— Нет, все же танцевать всю неделю — скучно, — заметила Браницкая.
«Конечно, — хотелось сказать Скавронской, — особенно, когда все кавалеры — мои».
Обе они готовы были взять разговор на себя, но государыня снова обратилась к Безбородко:
— Ну а что пишет о Мстиславле Карл Габлиц?
Безбородко достал из дорожной сумки довольно толстую рукописную книгу, тщательно исполненную.
— Основан смоленским князем Ростиславом. Из особо значительных князей Симеон Лугвений, сын его Юрей, Михаил Жеславский по прозванию князь Мстиславский.
— Все литовцы?
Ответа Безбородко не знал и промолчал.
— Два православных храма, три православных монастыря, — продолжил чтение. — Есть иезуитский монастырь и костел кармелитов.
— Откуда столько монахов? Или, как сказал царь Петр: не молиться бегут, а хлеб есть?
Вопрос пояснений не требовал, и Безбородко опять промолчал.
— Униаты тоже есть?
— В городе нет, но в уезде сохранились две-три униатских церкви. Переход к России люди восприняли одобрительно.
— Откуда известно?
— Православный город, государыня.
Екатерина Алексеевна согласно кивнула, такой ответ ее удовлетворял.
— Бывал в Мстиславле царь Петр. Молился в Тупичевском монастыре перед сражением в Добром.
Императрицу это сообщение заинтересовало, а вот голубоглазая и рыжеволосая красавица Скавронская поморщила носик: что за разговор? Браницкая тотчас насмешливо взглянула на нее, словно хотела сказать: тебе, милая, поговорить бы о платьях типа «фурроро-форме», о бантиках, о кружевах и фижмах. Для Скавронской стал, конечно, большим огорчением указ императрицы о введении мундиров и жакеток для чиновников и дворян с дворянками «…к сбережению собственного их достатка на лучшее и полезнейшее и к отвращению разорительной роскоши». Впрочем, возможность для фантазий сохранялась. По крайней мере, продолжала надевать туфли с красными каблучками, что указывало на знатность.