Государыня
Шрифт:
— И давно ваша обитель стоит? Как в неё собрались россиянки?
Сказывают предания, что Софийской обители более ста пятидесяти лет. А сходятся в неё православные христианки со всей польской земли.
— Из семей уходят? — спросила Елена.
Ан нет, матушка–королева, таких лишь две инокини. К нам идут больше обездоленные, коих польские паны в услужение гонят.
— Вот как! А я того и не ведала…
Чуть позже Елена удивилась мужеству, стойкости, терпеливости и многому другому, что помогало монахиням одолевать полунищенское существование. Ещё подъезжая к обители, Елена поняла, что только чудо удерживало монахинь от ропота на Бога, на людей. Обитель была огорожена полусгнившим
— И это всё ваше достояние? — удивилась Елена.
– Да, матушка–королева, но нам хватает того, чтобы хранить чистоту душевную, — всё так же скромно ответила Параскева.
Елена поняла, что эти удалённые от Руси и уединённые от мира православные россиянки — истинные сёстры Христовы, что им неведома мирская суета, зависть, злоба, что в общении с Богом они видят смысл жизни. Нужно ли им что-либо, Елена о том не спрашивала. И так было понятно, в чём они нуждались. Елене захотелось как-то скрасить их быт, чтобы у них был достаток в пище, в топливе, в церковном убранстве, чтобы жили они в чистоте не только душевной, но и телесной. Елена подумала, что своим самозабвенным служением православию они должны получать больше, чем то, что давали им скудные возможности. Пока Елена и Параскева обходили убогие постройки, осматривали трапезную, которая разваливалась от ветхости, у королевы родилось страстное желание построить здесь всё заново, просторнее, крепче. Тогда, сочла Елена, может быть, тут обретут покой и утешение многие другие страждущие россиянки.
Показав в обители всё, что можно, Параскева привела королеву в свою келью. Она ничем не отличалась от убогих келий инокинь, разве что была посвободнее. «Они достойны лучшей доли», — снова подумала Елена и, присев на скамью, сказала:
— Ты, матушка–игуменья, прими мои слова как должное. Дай мне бумаги и припас к ней, я напишу грамоту, что построить здесь моей волей, дабы обновить жизнь.
— Матушка–королева, ведь у нас, как у церковных мышей, ни гроша нет, — не на шутку испугалась игуменья. — Паломники к нам не заходят, вклады делать некому, и самим нам нечем обновлять ветхое.
— Не пугайся, матушка Параскева. Это будет мой вклад в обитель. А сделаю я это во благо светлой памяти моей матушки, великой княгини Софьи. И так всё складно получается: ваша обитель Софийской называется. Моя матушка порадовалась бы тому.
— Дай тебе Бог сил и здоровья, радетельница и заступница наша! — отозвалась Параскева и принялась молиться перед образом Божьей Матери.
— Помолись, помолись за меня, матушка, — улыбаясь, сказала Елена и попросила боярыню Пелагею: — Голубушка, возьми возок и сгоняй в Гливице, привези старосту: совет держать буду.
— Исполню, матушка, мигом, — ответила Пелагея и ушла.
Всегда было так: когда Елена бралась за какое-либо дело, она сама не знала покоя и другим не давала. К приезду пана Збышека она написала в грамоте, какие строения возвести в обители, кто будет строить. Были обозначены власть и полномочия старосты. Не забыла Елена написать, что все налоги, кои будут собираться с повета в её пользу, шли бы на оплату материалов и работу, выполняемую в монастыре. По мере составления грамоты желания Елены прирастали, и она отважилась построить каменную церковь на свои капиталы из приданого. Всё богатство Елены в эту пору хранилось под городом Вельском, в мужском монастыре Святого Серафима, где настоятелем
Старосту привезли быстро. Пелагея привела его в келью. Он был напуган, всю дорогу мучился вопросом: в чём он успел провиниться. Елена вскоре успокоила его.
— Пан Збышек, я позвала тебя затем, чтобы сказать, что мои заботы в повете были бы и твоими, — повела беседу королева. — Я взяла опеку над Софийской обителью и даю тебе большие полномочия, а ты используй их с честью. Понимаешь? С честью. И сил не пожалей. За всё будешь получать жалованье.
— Ваше величество, государыня, Збышек не посрамит чести, — заверил, облегчённо вздохнув, староста.
— Тогда внимай старательно. Здесь, на месте старой обители, или где укажет матушка Параскева, мы будем строить новую. Вот тут, в грамоте, — Елена положила руку на лист бумаги, — описано всё, что нужно возвести. И сроки указаны. А где взять лес и камень на постройки, где глину и песок на черепицу — всё это ты должен знать. Надеюсь, в повете всё найдётся. Ты наймёшь работных людей в Гливице и ещё где-нибудь — ты это тоже знаешь — а мой казначей будет платить им за труд и выдавать тебе деньги на их корм. И не мешкай с делом. Как уберёте урожай, так прибавь людей к стройке. Постарайтесь и в зиму вести работы. Ты всё понял, пан Збышек?
— Да, ваше величество, государыня, — ответил Збышек, хотя и не успел осмыслить, какие заботы легли на его плечи.
— И запомни последнее: исполнишь всё с честью, быть моей милости и награде за усердие. А сейчас пора искать новое место для обители, и ты, пан Збышек, пойдёшь с нами. — Елена добавила, обращаясь к игуменье: — Теперь, матушка Параскева, твоя воля…
Параскева с благодарностью поклонилась. Она ещё не верила, что её обители, десятилетия влачившей жалкое существование, притесняемой местным ксёндзом, пришла большая благодать. Набравшись решимости, игуменья повела королеву к давно лелеемому месту, к реке Гливице, куда не раз приходила полюбоваться простором и благолепием всего, что видела с высокого берега. Там, между двумя рощами, приподнятая холмами, лежала большая луговина, на которой разместились бы три старые обители. Берег реки Гливице был высокий, каменистый и недоступный для паводковых вод. За рекой открывались чудесные лесные и холмистые дали.
— Вот здесь бы, матушка–королева, возвести новые кельи и подворье, — тихим голосом сказала Параскева, млея от страха за свою дерзость: откажет ей королева.
А Елена уже радовалась. Ей и самой пришлись по душе чудесная луговина, холмы, рощи, светлая Гливице, манящие дали. «Господи, спасибо, что вразумил Параскеву возлюбить сие место, — прозвенело в груди у Елены. — Матушка Софья будет рада такой памяти о ней. — И Елена посетовала: — Жаль, что мне не придётся побывать в обновлённой обители». Но пора было распорядиться, и она обратилась к старосте, или, как его звали в Гливице, солтусу:
— Пан Збышек, здесь и возводить монастырь. Храму же стоять на холме. Каменных дел мастеров я пришлю тебе из Могилёва. И сегодня же с Фёдором Кулешиным поставьте меты по рубежам обители до подворья старого монастыря. Все эти земли мой дар Христовым сёстрам.
— Пан Збышек всё так и исполнит, ваше величество, государыня, — ответил староста, наконец, осознав, что всё это не сон. Повеселев, он добавил: — А места и впрямь в округе лучшего не найдёшь.
Елена подошла к реке. Стоя на высоком берегу и глядя в её чистые воды, королева подумала, что хорошо бы по всей польской державе, там, где есть россияне, обновить жизнь, помочь торжеству православия, как в Гливице. Но Елена понимала, что ей это непосильно и не дано, а будущую Софийскую обитель она представляла зримо и радовалась.