Государыня
Шрифт:
Пока обходили землю и размечали, где чему стоять, Елена решила на несколько дней повременить с отъездом на Русь. «Простите меня, родимые, хочу увидеть, как первый камень под храм заложат», — подумала она.
Вечером в монастырской церквушке Елена отстояла молебен и усердно помолилась. Душа её ликовала от той церковной благости, какую устроили ей Параскева, старый священник Арсений и монахини.
— Пресвятая Владычица Богородица, моли о нас, грешных, — звенел голос Параскевы.
— Все небесные силы святых, молите о нас, грешных, — вторила игуменье королева.
Ночь Елена провела в одной келье с Параскевой. Уснули они уже под утро, потому как игуменья оказалась интересной собеседницей.
— Моя матушка была ангельски красива, — лился тёплый голос Параскевы. — С год, наверное, у неё в служении всё шло хорошо, пока графа в замке не было. А как появился да увидел лик моей матушки, так и впал во грех. Как покорил её граф, то мне неведомо. Но когда о том узнала графиня, она посадила матушку на цепь в каземате, там и держала её, пока я на свет не появилась. Меня отняли от матушки, как обмыли. Кто кормил грудью, я не знаю, а как стала понимать себя, была увезена на глухой хутор. Там и выросла, ухаживая за скотиной и живя в чёрном теле, словно рабыня. Отца я так и не увидела, а его супруга дважды приезжала на хутор и каждый раз порола меня плетью. В чём я провинилась перед нею, то мне было неведомо.
Параскева и сама не раз прослезилась, пока рассказывала. Иногда она долго молчала. Елена не побуждала её к искреннему излиянию, знала, как это тяжело, и лишь горестно вздыхала. Но Параскева была настроена излить душевную боль и продолжала:
— Мне шёл восемнадцатый год, когда на хутор приехали сваты — две женщины и мужчина. Они осматривали меня, как телку на торгу, и даже велели моим приёмным родителям именем графини раздеть меня донага. Я была сильная и ловкая, вырвалась из их рук и убежала. Неделю пряталась в лесу, потом, как голод донял, прибилась к смолокурам. И был там один раб Божий, тоже из опальных графских холопов. Он-то и поведал мне о страданиях графской под ключницы, моей матушки, и о моей детской судьбе. Рассказал и о том, за кого меня намеревалась графиня выдать замуж. «Ты, дочка, попадёшь в жены к первому человеку графского двора и заплечных дел кату. Ты уж мне поверь, я и на костре правду скажу, — говорил он мне с грустью. — Тебе уготована судьба твоей матки».
Тогда я потеряла сон и разум мой, казалось, помутился. Каждый раз, вспоминая рассказ смолокура, я смеялась. И смолокуры не выдержали того, велели ему отвести меня куда-либо подальше от смолокурни. Собрал он две сумы и повёл меня лесами неведомо куда. Век молю за него Бога, Царство ему Небесное. Шли мы семнадцать дён, спали под одним кожушком. Он был ещё в силе, а перстом не тронул, токмо учил уму–разуму. «Ты, — говорил, — русская дева, и быть тебе россиянкой вечно. Хотя ты и крещена в латинскую веру, прими наше православие. А дорога тебе одна, от мирских страданий подальше, — в монастырь. Есть у меня сестра, игуменья обители женской, туда я тебя и веду. Да скоро уж и придём». Так и привёл меня Божий человек в Софийскую обитель к сестре Ефросинье. Она же меня окрестила в православие, постриг совершила, человеком создала. Десять лет как преставилась. Сёстры по её завету отдали мне игуменство…
Лик Параскевы был светел и чист. Более праведной души Елена не встречала и возрадовалась, что Всевышний свёл её с этой россиянкой, поблагодарила её:
— Спасибо, что открылась. Мне теперь легче будет мирские горести одолевать.
Утром, ещё раз перебрав в памяти все свои поручения Параскеве и Збышеку, Елена решила объехать все земли повета и познакомиться в селениях, починках и хуторах со своими подданными. Провожать её вышли все обитатели монастыря.
— Не
— Я ещё приеду к тебе, матушка Параскева, ежели Господь Бог позволит, — ответила на прощание Елена.
— Верую, государыня–матушка, — низко кланяясь Елене, произнесла ясноликая Параскева. — Да хранит тебя Пречистая Богородица.
В Гливице Елена велела старосте Збышеку собираться с нею в путь по землям повета.
— Должно мне знать, чем живут мои подданные.
— Да, ваше величество, государыня, — ответил Збышек.
Елена провела на землях Гливицкого повета четыре дня. Вернувшись в Гливице, она вновь побывала в обители, отстояла в храме службу, окончательно простилась с Параскевой и наказала Збышеку приступить к заготовке леса. С тем Елена и уехала в Могилёв, о котором хранила память и который теперь был её вотчиной.
А через три дня после того, как королева покинула повет, той же полуденной порой в Гливице примчал дворецкий короля Александра пан Сапега с несколькими воинами. Их появление мало кем было замечено, лишь немногие пожилые селяне да детишки увидели, как к дому старосты рысью подъехал конный отряд. Пан Сапега спешился и велел одному из воинов позвать старосту. Его не оказалось дома. К Сапеге вышла старостиха и на его вопрос, была ли в Гливице королева, рассказала всё, что знала.
А куда уехала королева? — спросил румянолицую старостиху Сапега.
— Мы провожали её, светлый пан, вон туда. — Старостиха показала вдоль улицы на восток. — И муж мой Збышек её провожает. А куда они путь держат, того не ведаю. Да слышала я нечто о Могилёве.
Может, она в Краков уехала? — с удивлением спросил Сапега.
— Ой, светлый пан, о Кракове никто слова не молвил. О дороге на Могилёв шла речь.
Пан Сапега, искушённый во многих придворных делах, растерялся: «Подумать только, пропал король, неведомо куда укатила королева. Кто этому поверит? Кто помилует нас за такое упущение? И где теперь искать королеву?» — сетовал дворецкий. Но, годами побуждаемый своим положением при дворе к действию, он и на этот раз сумел взять себя в руки и одолел беспомощность: «Помчусь-ка я на восток, вдогонку за королевой. Поможет Дева Мария, так в Могилёве и застану».
Знал Сапега, что, отправляясь следом через три дня, наверстать потерянное нелегко, но иного выхода у него не было. Он велел старостихе накормить воинов, дать корм коням, собрать что можно из припасов в дорогу, расплатился, как должно, и в сумерках покинул Гливице. Уже в пути пан Сапега попытался разобраться, что заставило Елену ехать в Могилёв, вместо того чтобы вернуться в Краков. Он вспомнил давнюю поездку великих князей по державе и подумал, что подобное повторилось. А то, что Елена решила побывать в Могилёве, тоже было понятно: город принадлежит ей и там никто не помешает ей встречаться с русскими горожанами, говорить с ними, о чём заблагорассудится. Время показало, что дворецкий не ошибался.
На десятый день после выезда из Гливице королева прибыла на земли Черной Руси. Здесь всё было мило её сердцу: на её пути стали русские города и селения. Королева останавливалась на отдых в селениях, чтобы встретиться с россиянами.
— Праздник души ко мне пришёл, — делилась Елена своим хорошим настроением с Анной Русалкой и Пелагеей.
— Так ведь мы, матушка–королева, дышим свободнее, и до нас долетает ветер из Руси.
Далеко впереди кортежа королевы мчались гонцы, извещая власти о её приближении, и ей всюду устраивались достойные встречи. В Волковыске и в Слониме в честь королевы отслужили благодарственные молебны. На трапезах у наместников собиралась вся городская знать, и, поскольку поляков и литовцев рядом не было, шли разговоры о близком: о Москве, о Руси.