Готическая коллекция
Шрифт:
— Утопленница? — быстро, тревожно спросил Катюшин.
Старик отрицательно затряс головой.
— Ножом, ножом ее кто-то полоснул… — Он схватился за плечо и потащил его за собой. — Там на берегу. Она живой еще была, при мне скончалась. Ползла по песку, бедняжка, стонала. Я услыхал — гляжу…
Сначала прямо ноги подкосились, растерялся, не знал, что делать, кого на помощь звать. Тут же ни души!
Он тащил Катюшина на пляж. Катя спешила следом. Это с ее стороны было не любопытство. Просто она уже догадывалась, что помощь ее, хоть и слабая, может этим двоим вот-вот понадобиться. Ноги увязали в песке. Этот же самый
На песке ничком лежала женщина в ярко-алом, коротком и открытом сарафане. Коротко стриженная мелированная блондинка — крупная, ширококостная, длинноногая, спортивная. Ее ноги в черных босоножках были как-то нелепо согнуты, словно в последний момент она пыталась приподняться и встать на колени. На правой руке поблескивал золотой браслет. На шее была золотая цепочка — она сбилась назад. Катюшин подошел к телу, наклонился, потрогал пульс на руке, затем осторожно перевернул женщину на бок.
Катя с содроганием увидела, что шея и грудь незнакомки залиты кровью. Голова безжизненно свесилась.
Даже под слоем макияжа и загара резко проступала мертвенно-восковая бледность. На губах, накрашенных ярко-красной помадой, налипли песчинки.
На вид незнакомке было примерно за сорок. Однако возраст выдавали только лицо и шея. Фигура же была хоть и крупной, но стройной и подтянутой.
— Мертва. — Катюшин снова пощупал ее пульс.
Потом очень внимательно осмотрел ее окровавленную шею. Делал он все это спокойно, неторопливо и как-то привычно. Почти профессионально, несмотря на свой юный возраст. Было видно, что возня с мертвым телом, такой вот его осмотр — дело для него неприятное, но, по крайней мере, хорошо знакомое. Катя вспомнила шлем и куртку. Черт возьми, неужели она и здесь, на этом безлюдном пляже, познакомившись и слегка пококетничав с парнем, нарвалась именно на…
— Отчего она умерла? — спросила она тихо. — Это ведь не огнестрельная рана, и выстрела мы не слышали.
— Семен Семенович вот сказал, — Катюшин кивнул на старика, горестно смотревшего на умершую, — резаная рана шеи. Ножевое ранение проникающее.
Вон кровищи сколько. В обморок-то не упадешь, радость моя?
— Сам не упади. — Катя нагнулась ниже и невольно почувствовала тошноту: не хвались, едучи на рать. Патологоанатома из тебя все равно не выйдет. — Ты что, в милиции работаешь? — спросила она прямо. — В ГИБДД что ли?
— Я участковый. — Катюшин внимательно осматривал тело. — Анискина смотрела? Вот и я такой же перст на всю косу. Мда, хана дело. Убийство, как пить дать. Семеныч? Э, да тебе плохо, что ли? Ну ты присядь и на кровь не смотри. Валидол есть с собой?
Старик только руками замахал — погоди, дай отдышаться, в себя прийти. Без валидола вашего. , — Ты сказал, она еще жива была, когда ты на нее наткнулся? — спросил участковый Катюшин чуть погодя.
— Ну да. Слышу, в песке кто-то стонет тихо так, жалобно, словно всхлипывает.
— А ты сам-то что тут делал?
— Выходной. Я в Пионерское с утра ездил. За пенсией. Дали, перечислили наконец. Ну, сошел тут с автобуса. Меня Линк просил к нему заглянуть. Вроде сегодня алтарь должны были мастера монтировать.
Ну, он и просил меня, чтобы я поглядел, ну сравнил, в общем, что, как… Я ему говорю, Миша, дорогой, я бы и рад, но я мало что помню, сколько годов с тех пор прошло. Я и в церковь-то потом не ходил — там же склад был, потом мастерская столярная. Ну, он вежливый, настырный такой, ты ж его знаешь. Нет, говорит, герр Баркасов, очень прошу, битте… Ну, я думаю, отчего хорошего человека не уважить? Он вон откуда приехал нам нашу же церковь восстанавливать. Пойду, гляну на алтарь, авось и вспомню, какой он был сорок лет назад. Ну, значит, сошел я с автобуса тут.
Почему не там, возле пруда? Так вот почему. Он, Линк-то, строгий, когда при своей церкви хлопочет. Ну, насчет этого дела строгий, понимаешь? А у меня с собой чекушка была припасена с пенсии-то. Дома баба моя сразу окрысилась — ни-ни, и не думай даже. В церкви совестно как-то. Ну, я и решил тут на берегу сесть, принять маленько, поотдохнуть малость, а потом туда, к церкви. А то Линк расстраивается, когда не то что водочные — пивные бутылки на церковный двор или в пруд бросают… Ну, сел я, выпил, вдруг слышу, стонет кто-то. Я сначала и значения не придал, ну мало ли…
Потом снова кто-то застонал, заохал, да так, что… Ну, прямо мороз у меня по коже. Я туда — батюшки-светы, женщина ползет еле-еле, в крови вся. Я к ней.
А она… — старик запнулся, кашлянул.
— А она умерла? — спросил Катюшин.
Старик помолчал. Потом посмотрел на участкового.
— Дух испустила почти сразу, как я сунулся к ней.
Но перед этим меня, видно, увидала и прохрипела…
Господи, до смерти не забуду, как хрипят-то с перерезанным горлом… Мне аж жутко стало, подумал — это агония у нее.
— Что она сказала перед смертью? — спросила Катя. — Может быть, назвала чье-то имя?
Старик покачал головой и как-то странно посмотрел на Катю, на участкового и на тело, распростертое на песке.
— Она прохрипела.., нет, никогда не забуду ни голоса ее, ни ужаса, что в глазах ее был. Она крикнула:
«Рука! Боже, у него выросла рука!»
Глава 5
ВНЕЗАПНЫЙ ЛИВЕНЬ
Имя и фамилия убитой стали известны сразу же.
Участковый Катюшин достал из красного «Пассата» дамскую сумку, а из нее паспорт и водительские права на имя Ирины Преториус, сорока трех лет, прописанной по адресу: Калининград, Комсомольская улица, владение. Но это ничего не прояснило. Наоборот.
Преториус в Морском никто не знал. По крайней мере, так казалось сначала и об этом говорили между собой Катюшин и Семен Семенович Баркасов, первым обнаруживший умиравшую. Баркасов так и сказал:
«Не наша, я ее ни разу в поселке не видел. Женщина из себя заметная, яркая, такую не забудешь — нет, никогда она к нам не приезжала прежде. И в соседних Рыбачьем и Пионерском я такую не встречал».
Однако все по порядку. Тот день, точнее, уже вечер, потому что с моря незаметно подкрались сумерки, вспоминались Кате впоследствии довольно часто. И когда она начинала думать ОБ ЭТОМ, мысли ее мешались.