Готическая коллекция
Шрифт:
— Насчет мотива, сказанул тоже, — хмыкнул Катюшин. — Линк признался мне: Марта вообразила, что у Сукновалова-Куртиса с Ириной что-то было прежде, что они, возможно, когда-то были любовниками и вот встретились… Но подозревать всерьез стала только после убийства девочки. Ее рассказ об этой Крикунцовой и то, как Сукновалов сразу же собрался, заспешил из дома, хотя вроде бы прежде ни о каких делах вовсе и не заикался. Как раз около пяти было, а он вдруг на стройку собрался. Марта на следующее утро, когда Крикунцову мертвой нашли, с Линком своими подозрениями поделилась.
Марта позвонила в больницу знакомому врачу, попросила поднять архив. Она всерьез подозревала, что… хоть это и кажется сейчас полным абсурдом, что у Преториус была связь с Сукноваловым в прошлом…
— У кого что болит, — тихо заметила Катя. — Потеря ребенка. Марта ни о чем другом не могла думать.
— А когда на следующее утро она узнала девичью фамилию Преториус, она.., наверное, это для нее было как удар грома. Она позвонила ее мужу. И тот сообщил ей, что Григорием Петровичем Сукноваловым звали пропавшего без вести брата Ирины, которого она столько лет безуспешно разыскивала и оплакивала.
— Да, история. — Илья покачал головой. — Чудно — все вроде на наших глазах произошло, а не верится. И вдруг все встало на свои места, и все наши тайны вдруг…
— Не все, — сказала Катя. — А как же предсмертные слова Преториус? Неужели то был бессмысленный бред?
— А я разве не сказал вам? — спросил Катюшин. — Значит, забыл. Настоящий Григорий Сукновалов воевал в Афганистане. И вернулся с той войны инвалидом, потеряв руку. Протеза он не носил, рана не позволяла. Увечье это ему всю жизнь поломало, он и не женился, и пил из-за инвалидности своей. Куртис оттого, наверное, и выбрал его своей жертвой, что с одноруким ему справиться было легче. Он ведь… Он, мерзавец, только на слабых бросался, как бешеная собака, — на девчонок, на женщину беззащитную, на ребенка.
А когда ему мужик попался, мужик настоящий, — Катюшин посмотрел на Кравченко, — он сразу хвост поджал… Ладно, насчет этого гада я все вроде вам доложил. А теперь…
— Где Иван? — спросила Юлия. — Дергачева выпустили?
— Его никто не сажал. Никуда. Ты что? — Катюшин вдруг густо покраснел. — Я.., я никогда не верил, что он… Я просто сам разобраться хотел.
— А Марта его, спасателя этого, бросилась спасать в то утро, — сказала Катя. — Что бы она там про него ни говорила, но все же…
— Старая любовь не ржавеет. А он ее больше жизни люби г. Это сейчас редкость большая, ребята, — назидательно изрек Базис и добавил:
— Ну, дела!
Катюшин поднялся из-за стола. Пиво он так и не выпил.
— Я могу жене твоей два слова сказать наедине? — спросил он вдруг у Кравченко.
— Валяй.
Катя поймала на себе взгляды обоих: ах ты боже мой, какие церемонии! Она тоже выбралась из-за столика, и они с Катюшиным отошли от навеса, чувствуя за спиной волну всеобщего любопытства.
— Значит, уезжаешь? — медленно спросил
— Уезжаю, Клим.
— Когда?
— На завтра билеты взяли. Вечерний рейс. Марта с нами в Калининград уедет. Наверное, насовсем.
— А как же наша любовь?
— Любовь? — Катя чуть руками не всплеснула. — Чья?
— Моя. — Катюшин смотрел на Катю. — Эх, и зачем ты только сюда приехала?!
— Ты что же, жалеешь?
— Я об одном сильно жалею: не я этого подонка взял, а он, муж твой.., герой-разведчик… Ты на меня теперь и не смотришь даже. Презираешь, наверное.
— Господи, Клим, какой же ты еще дурак!
— Дурак?
— Ну, дурачок. — Катя положила руку на плечо Катюшина. — Ты же замечательный, пойми, но я…
— Понял. Все понял. Будем друзьями. Пишите в Москву письма: поздравляю с Новым годом, ваш друг Клим. Эх, Катенька-Катюша… Что ж мне теперь, как Ваньке Дергачеву поступить?
— Как это — как Дергачеву? — испугалась Катя. — Ты что это выдумал?
Катюшин печально усмехнулся:
— Он за Мартой как нитка за иголкой. Везде и всюду. А я.., самому, что ли, рапорт накатать? В Москву, в Москву! В академию экзамены сдать, что ли? Два года потом дурака можно валять, то есть, пардон, учиться, опыт генеральский копить. А через два-то года.., может, что и изменится? Может, ты этого верзилу своего и в шею, а?
— Экзамены еще сдать надо, — ответила Катя. — Эх, Клим, Клим…
— Ну, что — Клим?
— Садовая твоя голова. — Катя наклонилась и звонко чмокнула на глазах у всех любопытных участкового в белобрысую макушку, как старшая сестра брата-второгодника. — Прощай.
— Я вас завтра проводить приеду, если мотоцикл сегодня починим, — заверил ее Катюшин.
Эпилог
Морское покидали в сумерках, заехав по пути за Мартой к Линку. С Юлией простились еще в гостинице. А Илья сел за руль своего малютки-джипа, желая проводить своих постояльцев в аэропорт.
Михель Линк поджидал машину, сидя на ступеньках флигеля. Марта собирала вещи.
Сумерки пепельно-зеленой дымкой наплывали с моря. На западе угасал тихий закат. Луна плавно, как воздушный шарик, плыла над прудом и песчаными холмами.
— Кому как, а мне неохота уезжать отсюда. Жаль, — объявил Кравченко. — Только я во вкус вошел, а тут нате вам — полный финиш.
— Во вкус чего ты вошел? — поинтересовался Мещерский.
Но Кравченко окинул томным взглядом заросший камышами берег пруда, смиренное кладбище, темную громаду церкви и произнес:
— А танка-то мы так и не нашли в дюнах. Выходит, что до следующего года, а?
— Вы обязательно приезжать. — Линк энергично кивнул. — Приезжать без разговор. Возвращаться.
— Лично я приеду, — Кравченко обернулся к нему. — Ты, пастор, будь спокоен. Уж я-то сюда вернусь и потом еще не раз приеду. Мой дед в этих краях воевал, ферштейн?
— Ферштейн. — Линк усмехнулся. — Только я еще не есть настоящий пастор. Мне до пастор, как это ты говоришь, майн либер фройнд, плыть и плыть.