Готова на все
Шрифт:
– Ясь, пусти меня, пусти немедленно! – Эля рванулась, но маленькие ручонки держали крепко.
– Ты мне обещала «Карлсона» дочитать! Я хочу «Ка-арлсона-а-а»! – рот его распахнулся во всю ширь, демонстрируя дырку от первого выпавшего зуба, и Ясь заревел.
– Ясик, ну честное слово, Ясик, я тебе другого куплю, вот зарплату получу и сразу куплю, за любые деньги, - отчаянно бормотала Эля. Трижды проклятые, как и все, что отец считал своим, книги оттягивали руки, и она даже не могла обнять Яську, прижать его головенку к себе.
– Я не хочу
– Я не могу тебе оставить этого, Ясь, понимаешь, не могу, беда будет, если я его оставлю.
– твердила Эля. Беда, потому что тогда и твой дедушка тоже останется за стеной – на постоянный страх и неминуемые подлости, - Прекрати истерику, Ясь, отпусти меня, слышишь, сейчас же! – гаркнула Эля, и рванулась изо всех сил. Не удержавшийся Яська пошатнулся и шлепнулся на ковер, да так и остался сидеть, монотонно, на одной ноте заходясь плачем.
Придерживая стопку бедром, Эля подхватила телефон и выскочила в коридор.
Вжавшись спиной в стену и широко распахнув глаза, бабушка стояла у дверей отцовской квартиры и губы ее мелко дрожали.
– Что ты на меня-то смотришь, как узница Освенцима на палача? – разбрызгивая со щек непрерывно катящиеся слезы, крикнула ей Эля, - На, отдай ему его книжки, пусть он ими… - она сунула бабушке увенчанную телефоном стопку, коротко глотнула, пытаясь пропихнуть в желудок перекрывающий горло ком, безнадежно махнула рукой и метнулась обратно комнату – на зов заходящейся мобилки.
Свернувшись калачиком на ковре, Ясь уже только икал от плача. Эля пробежала мимо – что она могла ему сказать, Господи, ну что? – и схватила дергающуюся от трезвона трубку.
– Вы переехали, Элина Александровна, что на домашнем вас больше нет? – недовольно процедил в трубку декан.
– У меня просто больше нет домашнего, Олег Игоревич, - из последних сил стараясь говорить ровно, ответила Эля, - Звоните на мобильный.
– Я так и делаю! Не знаю, известно ли вам, но у нас тут снова на факультете трагические события, - декан скорбно понизил голос, - Нам сообщили из милиции, что наш пропавший докторант, Грушин…
– Я знаю… - перебила его Эля. Ей ли не знать! Еще и слушать про смерть Грушина от декана – это было уже выше ее сил!
– Да-да, такой вот ужас, куда мы катимся, если уже даже докторанты… – он оборвал фразу, и голос его зазвучал сугубо деловито, - Грушин был иногородним, жил в общежитии, здесь у него никого, так что факультет – его единственная семья, - тон сменился с делового на торжественный, - Поэтому мы с вашим завкафедрой подумали, что просто обязаны взять на себя хлопоты по погребению. Организацию этого мероприятия решили поручить вам, Элина Александровна! У вас и опыт в таких делах имеется, и с милицией вы сейчас часто встречаетесь, вам легче будет с ними договориться насчет тела…
– Олег Игоревич, вы… Да вы что! – завопила Эля, когда враз отнявшийся дар речи вернулся к ней, - Опять похороны? Опять я? Да еще Грушина? Нет! Я не в состоянии!
– Элина Александровна! – скорбно-укоризненно
– Что вы такое говорите, Олег Игоревич, никогда со мной Грушин ничем не делился! – поторопилась возразить Эля.
– Ну нет и нет, - покладисто согласился декан, - Все равно, какие бы у вас не были с покойным взаимоотношения, отдать ему последний долг все же придется! Кто, если не вы? Не профессуре же похоронами заниматься!
– Может, я и не профессор, но я, в конце концов, женщина и у меня маленький ребенок, я им должна заниматься, а не чьими-то похоронами! А кроме того, у меня и своя работа есть.
– Вот именно, работа! – голос декана стал строгим, - Савчука вы уже похоронили, Элина Александровна, никто вам больше не позволит, как вы это любите, уклоняться от общественной жизни!
– Покойники – это теперь общественная жизнь? – прежде, чем она успела себя сдержать, прокричала Эля и тут же поняла, что на ее счастье, декан ее не слышит, в трубке шли короткие гудки.
Вот только похорон ей и не хватало! Прижимая попискивающую мобилку к груди, Эля, тихо всхлипывая, сползла на ковер. Яська поднял голову, поглядел на нее, подобрался на четвереньках и обхватил ручонками. Эля уткнулась носом ему в шею, совсем по-младенчески пахнущую молочком и сном, и мерно раскачиваясь, они заревели на два голоса.
Глава 37
Reasonable job – “For your eyes only” number *
– Ясь, ради бога, поторопись, меня ученики ждут! – нетерпеливо притопывая, Эля наблюдала как пыхтящий от натуги Ясь пытается натянуть закрученный в жгут носок на выставленную кочергой ногу.
– И я тебя очень прошу, - Эля намотала ему вокруг талии пояс от кимоно, - Никакого баловства на тренировке! Баловаться можно и дома.
– Ты и дома баловаться не разрешаешь! – с праведным возмущением откликнулся Ясь, - Я же не могу совсем не баловаться, а где мне баловаться, если нигде нельзя?
Сраженной его непробиваемой аргументацией Эле ничего не оставалось, кроме как грозно прикрикнуть:
– Делай, что велено!
Ясь опустил головенку.
– Ясик, ну что ты, ты обиделся?
– ей мгновенно стало стыдно.
– Я не обиделся, - пробубнил Ясь, - Я просто раздражился из-за твоего сердения!
Приветственно кивая на ходу, мимо промчалась администраторша.
– Ирочка, Ирочка! – какая-то бойкая бабушка, оставив внука самого сражаться со штанишками, перехватила администраторшу, - Ирочка, а правда, что это для нееврейских семей тренировки по 70 гривен, а для еврейских по 50?
– Раиса Соломоновна, этот мелкий 20-гривновый сионизм вас унижает! – раскатывая картавое «р», сообщила остановленная на бегу Ирочка, - Со всех по 70! – и изящно вывернувшись из крепкой пенсионерской хватки, понеслась дальше.