Готовность № 1 (О Кузнецове Н Г)
Шрифт:
В составе питерской делегации вместе с путиловцами, обуховцами, выборжцами отправилось в Москву на похороны небольшое подразделение военных моряков и в нем курсант Н. Г. Кузнецов. Отбирали лучших из лучших комсомольцев и обязательно хороших строевиков. Как в Сводный полк Победы после Великой Отечественной - самых прокаленных огнем правофланговых войны.
В не редеющей на морозе толпе на Красной площади он смотрел на пламя костров у Кремлевской стены, слушал, видел, как остервенело долбят саперы едва отогретую промерзшую землю под могилу и будущий временный Мавзолей, стоял и под сводами Колонного зала у поднятого на красный постамент гроба в карауле среди нескончаемого потока шинелей, зипунов, пальто, между сменами поднимался на хоры и оттуда смотрел на Ленина, на ему близких, родных людей, товарищей по многолетней борьбе. А потом день - в цепи по краям живого потока, провожающего гроб к Красной площади.
И еще запомнилось - гудки заводов, паровозов, кораблей, все остановилось по тревожному стуку телеграфа: "Встаньте, товарищи, Ильича опускают в могилу".
Возвратясь в Петроград, уже Ленинград, Кузнецов впервые выполнял необычное поручение комсомола Васильевского острова - пошел к рабочим заводов
Вот тогда, после встреч с рабочими, он принес в партийную ячейку училища заявление с просьбой принять его в партию. "Заявление состояло из нескольких строк, но в них заключался самый важный для меня итог всего продуманного и понятого в траурные дни в Москве".
После этого переломного события в жизни будущего красного командира прошло пять бурных лет. До предела целеустремленных. Настойчивый труд, сильная воля, природные способности помогли при вопиющих пробелах в образовании одолеть и подготовительные классы по программе реального училища, и серьезный курс наук в таком училище, как военно-морское, В 1925 году он, как старшекурсник, для приобретения командирских навыков был по традиции назначен командиром 1-го отделения 1-го взвода роты А первого курса нового набора. Как самый рослый, он стал в роте правофланговым, на него рота равнялась на всех построениях и на марше. Это обязывало выглядеть безупречно и быть особо подтянутым - вот где выработалась "офицерская выправка", всем на удивление, и в коммуне, и в долгой службе на флоте. Подчиненные ему младшекурсники запомнили: командовал без окрика, не повышая голоса, не подгонял, а своим примером побуждал всех делать так, как делает он. В той роте А служил курсант Б, М. Хомич, ныне вице-адмирал. Он писал мне: Кузнецов "всегда выбирал и нес на спине самую большую вязанку дров для печей курса. При побудке или по сигналу ночных тревог становился в строй при полном снаряжении раньше всех нас, спокойно и без суеты. Замечания по службе произносил сдержанно. А если кто из подчиненных "схватывал" выговор или взыскание на стороне, внимательно выслушивал виновного и говорил: на размер фитиля не жалуйся, раз влип, друже, умей держать ответ по всей строгости".
На Красной, 40, товарищам поначалу казалось, что он чурается веселья, общих празднеств, держится в стороне и даже высокомерен. К обеденному столу и то часто опаздывал. Ироничностью, ее принимали за высокомерие, отчужденностью он оборонял, прикрывал свою независимость, незыблемость цели от неизбежной даже в коммуне суеты свах - они ведь всегда знают лучше, кто кому нужен и когда пришла пора обженить холостяка. Не для того флот командировал его на три года в высшую военно-морскую научную школу страны слушателем факультета оперативного искусства, чтобы растрачивать время на забавы. Лекции читали светила науки, старые профессора и молодые преподаватели, ученые будущего. Между ними шли горячие дискуссии: каким быть флоту, как, в каком направлении ему развиваться, строить ли гиганты линкоры и крейсеры или подводные лодки и торпедные катера; в споры вступали и старшекурсники, известные моряки-революционеры, высказывались резко, яростно, младшие пока робели, соглашаясь то с одной крайностью, то с другой; потому так врезалось в память выступление начальника Морских Сил РККА Ромуальда Адамовича Муклевича, сильного, авторитетного руководителя. Он ошеломил и вразумил спорщиков, разделив их на сторонников проливов и заливов, то есть флота прибрежного и флота океанского, и объяснив, что может и чего не может дать флоту промышленность на данном этапе развития экономики, какой в будущем понадобится для обороны страны сильный флот и насколько программа его строительства должна быть подчинена политике государства. "Государственный ум!" - оценили ясное выступление Р. А. Муклевича слушатели и не раз еще его вспоминали, когда самим пришлось строить большой флот.
Тот, кто попал в академию, старался побольше извлечь пользы для будущего, больше знать, больше читать, не тратить времени ни на что постороннее, считая, что каждый час принадлежит не ему, а флоту, которому он служит. Соседом по столу в аудитории был талантливый моряк В. А. Алафузов. Оба решили выкроить время на изучение французского и немецкого языков сверх отведенного программой, чтобы самим в оригинале читать труды иностранных теоретиков, о которых столько спорили, обвиняя друг друга во всех мыслимых и немыслимых грехах. Но при всей занятости Кузнецов, если у кого в коммуне возникала потребность в помощи, совете, всегда был готов помочь.
Скорее других его понял тот самый "работник по найму", единственный в коммуне, в прошлом корабельный кок. Он видел, что молодой коммунар из той же породы - трудовой человек, привычный к строгому корабельному режиму. Потому он всегда, без предварительной просьбы оставлял ему "расход", то есть его обед или ужин, зная, что он не загулял, не засиделся в гостях, а, говоря языком того времени, "работает в поте лица над собой". К завтраку этот коммунар никогда не опаздывал, хотя в коммуне сигнала побудки не подавали.
...Побывал я у многих бывших коммунаров и, конечно, у Марты Николаевны Клитной, матери контр-адмирала, собеседника в полете над Охотским морем. Сын предупредил ее о нашем знакомстве, и она рассказала о далеком времени, о своей семье и о том, какие легендарные у ее старшего, у Коли, бабушка и дед. "Моряки - наша семейная слабость, - мягко, стесняясь незнакомого человека, сказала Марта Николаевна. - Дед Коли, мой отец, тоже был моряк, кондуктор, унтер-офицер, даже бунтовал. Смешно, но в начале века им во Владивостоке заинтересовались жандармы за невинную, кажется, затею - матросские кружки по борьбе с неграмотностью и пьянством. Он был грамотный и трезвенник. Затею расценили как крамолу. Ему удалось перевестись из Владивостока в Севастополь. Но если один раз человек сделал что-то доброе, его уже тянет по этому пути. Когда случилось восстание на "Очакове", он поднял бунт в экипаже в Севастополе. Военно-полевой суд приговорил к расстрелу. Заменили каторжными работами, А он бежал на каком-то
Тоже страница жизни эпохи коммунаров и коммун, дуновение той атмосферы, в которой воспитывался командир. В этой атмосфере росли, раскрывались люди, которые почувствовали на своих плечах "груз новой ответственности", когда ушел Ленин.
3. Его корабль
Странным казалось поведение Кузнецова после окончания оперативного факультета Военно-морской академии. Кончил с отличием. Получил первую в жизни награду, ценимую военным человеком, - пистолет системы Коровина с металлической пластинкой: "Командиру-ударнику Н. Г. Кузнецову за успешное окончание ВМАкадемии от Наморси РККА. 4.5.1932 г.". Была возможность выдвинуться: предложили должность в штабе, дающую "одну широкую" на китель, при его способностях - перспектива, путь в флагманы, тем более что он уже стажировался в штабе Морских Сил Балтики и о нем хорошо отзывался флагман Л. М. Галлер. Выпускник дореволюционного Морского корпуса, старший офицер на линкоре "Слава" в Моонзундском сражении 1917 года, командир эсминца, а потом и командир линкора "Андрей Первозванный", подавлял орудийным огнем линкора мятеж на Красной Горке в 1919 году - отзыв такого заслуженного, опытного начальника много значил. От выдвижения в штаб Кузнецов отказался - только на корабль. Предложили должность командира корабля, еще очень мало было командиров из рабочих и крестьян с академическим образованием. Нет, только старпомом: до академии он плавал старшим вахтенным начальником на "Червоной Украине", то есть помощником командира, но это не старший помощник. Хотел ли он стать командиром? Несомненно. Еще в училище он как заповедь усвоил слова "замечательного штурмана и преподавателя" - это его, Кузнецова, определение - Ивана Николаевича Дмитриева: "Коль вы, избрав военно-морское училище, не стремитесь командовать кораблем, значит, ошиблись в выборе". Он не ошибся в выборе. Но чтобы стать настоящим командиром корабля, надо обязательно пройти через эту самую хлопотную должность, должность человека, отвечающего в экипаже буквально за все, но умеющего организовать службу так, чтобы каждый из командиров боевых частей был абсолютно самостоятелен. Из академии с отличием - и в старпомы?!
Впрочем, и прежде, в 1926 году, окончив училище, Кузнецов повел себя, казалось бы, вопреки логике. Четыре кампании отплавали курсанты на различных. кораблях. Все плавания - за пределы тогда ограниченных территориальных вод, из теснин Кронштадта и Лужсской губы в открытую Балтику, через Датский пролив в Атлантику, в Северное и Норвежское моря, в Ледовитый океан. Занимались не только практикой по корабельным специальностям, не только определяли место корабля по звездному небу и прокладывали на карте его курс, но и обучались матросским действиям по авралам, аварийным и боевым тревогам, драили медяшку до изнеможения, скатывали палубу - горбом и до печенок вбирали в себя всю науку матросской жизни. Потому вознеслись до небес, когда в последний год перед выпуском командир доверил им самостоятельно командовать, ставя линкор на якорь. Командовать всерьез, со всем возможным в таком сложном деле риском, полагаясь на их полную ответственность, даже, как им казалось, не страхуя, не корректируя, не дублируя их команд. Командир корабля приглядывался, кого из выпускников взять на линкор, И вот, когда в училище командир курса построил выпускников, назвал отличников, имеющих право самостоятельного выбора, и спросил, кто где хочет служить, Кузнецов неожиданно для всей "отличной пятерки" выпалил: "На Черном море". Он же знал, что есть на него запрос от командира линкора. Большая честь. Знал, что только на Балтике, как она ни тесна, есть флот, дивизионы эсминцев-"новиков", три линкора, все начало оживать в двадцатые годы, как и ленинградское судостроение. А на Черном море? Там нечему оживать: часть кораблей погибла в боях, часть затоплена вблизи Новороссийска - "Гибель эскадры", не желающей стать добычей белогвардейцев; часть предана и продана белоэмигрантами интервентам, отнята у страны и уведена в африканскую базу Франции Бизерту. А плавают три миноносца да крейсер "Коминтерн". Как можно отвергнуть такую школу, такое будущее - службу на линкоре! Манили северянина юг, тепло, неведомый Крым, Кавказ? Горячили воображение моря, где у Чесмы, Калиакрии, Тендры, Азова флот России прославили адмиралы Ушаков, Спиридов, Грейг, Сенявин, Лазарев? Или хотелось увидеть легендарный Севастополь, Малахов Курган, Балаклаву, землю, где Нахимов поступил на суше так, как положено командиру поступать на корабле - не покинул обреченную крепость, с честью погиб, не взвешивая, не сопоставляя ценность своей жизни с жизнью подчиненных ему героев-рядовых?..
Словно плотину прорвали перед юношей училищные годы, мир поразительной истории раскрылся перед ним, и все его товарищи ждали дальних увлекательных походов. В те годы в его натуре открывалась превосходная черта - не только мечтать, читая, впитывать прочитанное, виденное, слышанное, молча обдумывать и решать, как дальше жить. Была тогда логика в поступке юноши. И даже трезвый расчет, а не взбалмошность: плавать на крейсерах. В Николаеве достроили заложенный до революции крейсер "Адмирал Нахимов", его назвали "Червона Украина". Кузнецов еще не знал, какое место займет в его жизни этот корабль.