Готовность № 1 (О Кузнецове Н Г)
Шрифт:
Но был в бригаде начальник штаба, вместе кончали академию, хотя и разные факультеты. Его уважали как человека из гущи Октября - горячий трибун, умел растормошить, зажечь людей, а тут открылось: морской службы он не знает. Нет на мостике Ралля, он теряется, становится беспомощен, ничем не может помочь и старпому; вот кому следовало поплавать и вахтенным начальником, и помощником, пройти всю практическую службу на кораблях, что, кстати, тот потом и сделал, как человек добросовестный.
Однажды в длительном плавании, наблюдая поведение "преждевременного начштаба", флаг-штурман сказал старпому:
– А ты правильно поступил, что отказался возвыситься. Знаешь, как меня нанимал Викторов на Балтика "флажком"? Не флаг-специалистом - флажном к себе, а я первую кампанию после училища отплавал штурманом. Зимой эсминец стал на ремонт. Вызывает меня командир: "Штурман!
Прошел всего год старпомства. "Красный Кавказ" стал одним из лучших кораблей на Черном море и подтвердил это удачным походом в Турцию, в Италию, Грецию. Сергей Дмитриевич Солоухин, флагманский минер бригады и тоже к концу долгой службы вице-адмирал, говорил мне: "Отличные организаторские способности, умение хорошо поставить службу, умение ладить с офицерами не на панибратских началах, а как того требует командирская должность". Вот с каким багажом Кузнецов вернулся наконец на свою "Червону Украину".
Это случилось внезапно, сентябрьским вечером, когда на "Червоной Украине" были разогреты машины для срочного выхода в Батум. Вызванный комфлотом с "Красного Кавказа" Кузнецов узнал, что он должен принять крейсер в море, в плавании, от предшественника. Сходили, вернулись в Севастополь, крейсер принял, в командование вступил, провел в размышлениях беспокойную ночь, и настало его первое утро командира корабля.
На корабле, где действительно "мир тесен", где и рядовой, и старшина, и любой из командиров, будем уж называть их по-современному офицерами, круглые сутки находятся на глазах у всех и оттенки поведения каждого - с подчиненными или с начальством - видит и молча судит весь экипаж вырабатывается щепетильная ответственность и зависимость от мнения экипажа, экипаж выносит каждому точную моральную оценку. И слабости, и достоинства все на виду. Разумеется, каждый ведет себя сообразно своему характеру и воспитанию. Но среда, если человек ее любит и считается с ней, влияет и на его характер. Она чутка к фальши, не терпит заискивания - ни вверх, ни вниз, уважает прямоту, надежность, открытость и либо принимает, признает человека, либо обособляет его.
Кузнецов за годы службы видел, как трудно приходилось на корабле офицерам, торопящимся все, да поскорее, переделать на свой лад и вкус, даже если их конечная цель верна, как внутренне ополчались люди против самоуверенности и высокомерия. Среда того близкого к ниспровержению господ времени была до предела чувствительна к любому проявлению барства и солдафонства. Дисциплина, строгая дисциплина органически связывалась с сознательностью. Так и говорили: сознательная дисциплина. Ничего общего у нее нет с той унижающей достоинство человека и ненавистной муштрой, на которой держалась каста "ваших благородий", "высокородий", "превосходительств" и прочего величания. Как ясно и глубоко по смыслу звучало: "Товарищ Ленин!" И как чеканно и с достоинством произносилось: "Товарищ командир!"
– Товарищ командир корабля! Экипаж построен. Через пять минут подъем флага! - с каким внутренним трепетом услышал этот рапорт в первое утро командования "Червоной Украиной" Кузнецов, как трудно было ему овладеть собой, чтобы ни один мускул не дрогнул на лице, когда увидел застывший
"Матросский флагман" - с любовью называл его Кузнецов. Кожанов - БТО Сама революция. Большевик с марта семнадцатого, еще совсем юный мичман. Кожанов - это матросские полки против Юденича на Балтике и против белогвардейцев на Волге, экспедиционный корпус моряков против англичан на Каспии, это судьба возрождаемого флота. Командующий на Балтике, на Дальнем Востоке, слушатель Военно-морской академии при ее возрождении, военно-морской атташе в Японии. "У меня раскосые глаза", - шутил он. Ум, знания, понимание будущего пути развития флота и его оружия, блестящие и краткие разборы учений, походов, происшествий, точные, дельные указания, уважение к авторитету и самостоятельности командира, а это чрезвычайно важно, когда на корабле - высший штаб, тесно, много указующих и часто бывает всевозможное начальство...
И вот флаг поднят. Экипаж надо распустить по местам. Но командир медлит. Не спеша он обходит строй, вглядываясь, как наставлял Ралль, в лица. Остановился, заговорил негромко, но так, чтобы слышал каждый. Он сказал, что знает крейсер с достроечной стенки завода, им командовали отличные моряки, хорошо обучали людей, успешно выполняли сложные поручения командования и правительства, экипаж всегда был дружный, сплоченный; в Стамбуле в ночь перед выходом для сопровождения яхты афганского короля Амануллы-хана, в опасный момент, когда у борта три наших эсминца принимали топливо, случился пожар у действующего котла, экипаж по авралу блестяще справился с огнем, к утру л следа от пожара не осталось, даже трубу так покрасили, что ни турки, ни свои не могли ничего заметить, и в назначенный срок корабль отсалютовал королю и занял свое место в эскорте. Сообщил, что шесть лет назад на траверзе Ялты корабль так тряхануло, будто он наскочил на подводную скалу; командир Несвицкий, невысокий, тучный, глазки узкие, на вид нелюдимый, а на самом деле человек добрый и моряк надежный, - он эсминец "Азард" когда-то вывел с минного поля, когда погибли три других эсминца, - быстро скомандовал "Стоп!"; обследовали все снаружи, внутри, пробоин нет, оказалось, "Червона Украина" попала в эпицентр знаменитого ялтинского землетрясения. Рассказал и о неприятностях, о своих ошибках в разное время службы, даже о таком смешном случае, как его батарея без конца салютовала разным турецким чинам и сбилась со счета, задолжала один выстрел стамбульскому губернатору; тот потребовал удовлетворения, но уже спустили флаг, нельзя салютовать после спуска флага, пришлось, всем на удивление, палить с утра. Вспомнил, до какой ошибки довела его и собственная рассеянность, и неточно переданное распоряжение начальника, отдыхающего на борту: "Приготовить к утру машины!" Передал семафор на все корабли - приготовить машины к походу, а надо было к моменту пробуждения начальства и сопровождающих лиц вызвать на стенку из гаража автомашины. Не корабельное это занятие - "готовить к сроку" автомашины.
Смеялись, удивлялись, не привыкли слушать такое в строю. Но подметили в этом "тесном мире":
смешное про себя вспомнил, а опустил, что в ту ночь в Стамбуле, когда тушили пожар у действующего котла, он остался за старпома и командовал всем, даже "косметическими работами". На корабле это знали: тренировка "тушения пожара у действующего котла" стала постоянной.
И о себе он рассказал самое, как считал, главное: где родился, где рос, где служил, сообщил, что в академию его послали с "Червоной Украины" и вот вернулся на свой корабль. А потом пошли будни, служба, боевая подготовка днем и ночью, исполнение задуманного. Он добился выхода из зимнего ремонта и начала плаваний в марте, ломая - запомним это - привычку, шедшую с Балтики, где льды не позволяют весной плавать.
К осени 1934 года крейсер претендовал на звание лучшего корабля Морских Сил. Предстояли зачетные стрельбы по щиту, буксируемому "Красным Кавказом". Артиллеристы готовили новинку - упреждающий удар, успех с первого залпа. Придет время - новинка станет пусть еще слабым, но ростком повышенной готовности. Стрельбу на больших скоростях и на предельной дистанции Кузнецов называл дебютом главного артиллериста Аркадия Владимировича Свердлова, в войну бессменного начальника штаба Азовской, а потом и Дунайской флотилий.