Готовность номер один
Шрифт:
Придя в себя, вижу светло-голубое выцветшее небо и склонившегося надо мной маленького горбоносого Саникидзе со шприцем в руках. А кругом стоят товарищи с взволнованными лицами.
— Как это нам, дорогой, удалось? — говорит доктор, облизывая полные влажные губы.
Он наскоро перевязывает мне ссадины на плечах и ногах.
Пытаюсь встать, но Саникидзе не разрешает, делает знак находящимся рядом солдатам. И тут чувствую, как тело мое поднимается кверху и плывет ногами вперед к
Страница пятьдесят третья
Лежу в белой палате под простынью. Кожа во многих местах обожжена и чуть зудит. Ее смазали специальным раствором. Мне дают прохладное питье, когда глотаю его, кажется, что это керосин.
Хочется спать. Закрываю глаза. Сон вырывает меня из действительности. Снится аэродром, самолет и то, как я сижу в баке и проверяю клапаны перепуска топлива. Пары керосина подступают к горлу, я задыхаюсь и, сделав усилие над собой, просыпаюсь.
В палате по-прежнему полумрак, но уже не серебристый, а желтоватый — это от настольной лампочки.
Хочется пить. Кто-то протягивает чашку с водой. Знакомая чашка с золотым ободком и целующимися голубками. Где я мог видеть такую? Вспомнил. У Зины Кругловой. Теперь я вижу перед собой смуглое лицо Тузова. На старшине серый больничный халат с синими обшлагами и воротом.
— Ну как, сынок? — спрашивает он улыбаясь. — Очухался?
— Вполне, — делаю несколько глотков. — А вы как сюда попали?
— Что-то рана моя разнылась. Нет спасу, — отвечает он, — вот сделали переливание крови. Кормят сырой печенкой.
Старшина включает верхний свет. В палате стоят еще три койки, но они застланы белыми покрывалами — больных, как видно, больше нет.
— Или потушить? — спрашивает Тузов, снова берясь за книгу. — Ты скажи, не стесняйся.
— Пусть.
— Перестарался ты малость. А опыта-то нету, — говорит старшина в раздумье. — Надо было отсоединить от бака площадку с этими клапанами, и вся недолга.
Из широкого окна виден угол нашего клуба и освещенное объявление о том, что в полку организуются курсы по подготовке в вузы военнослужащих срочной службы.
Вспоминается давний разговор с техником Щербиной. Он советовал не терять время даром и, как только начнется подготовка солдат и сержантов старших возрастов к поступлению в институт, обязательно воспользоваться случаем и устроиться на курсы. Ведь такое и на гражданке не всегда возможно. «А если и в самом деле послушаться его совета», — думаю я.
Мать хотела, чтоб я стал дипломатом. Но теперь, когда я приобщился к технике, меня институт международных отношений не интересует. Конечно, надо попасть в технический ВУЗ.
Я говорю о своем решении Тузову и уже представляю
За окном слышится четкая поступь шагов и барабанный бой. Смотрю на часы. Судя по времени — это ребята идут на ужин. В дверях палаты появляется Саникидзе.
— Как мы себя чувствуем? — спрашивает он. — Голова болит?
— Нет, — говорю я, приподнимаясь с подушки.
— Ну, значит, завтра нам можно будет встать. А пока поужинаем здесь.
Мне приносят манник с абрикосовым вареньем, белый хлеб, стакан молока. Такую пищу я ел последний раз несколько лет тому назад. Не солдатская это еда, прямо скажем. Мне даже почему-то неудобно делается. Не успеваю опустошить тарелку, как в палату вваливаются Скороход, Шмырин и Бордюжа.
— Вот, паря, пришли проведать, — говорит Семен, ставя на тумбочку огромный ананас. — Это тебе от всех ребят.
Оттого, что меня навестили друзья, сразу становится легче, даже не чувствую зуда на коже. Они наперебой рассказывают о том, как меня вытаскивали из бака, как приводили в чувство. Бордюжа, по обыкновению, не очень-то кстати смеется.
Потом мы заводим разговор о курсах по подготовке в вузы, о нашей дальнейшей учебе на гражданке. Занятия начнутся в сентябре и будут проводиться в вечернее время три раза в неделю по четыре часа. Всего на занятия отводилось больше трехсот учебных часов с тем расчетом, чтобы программу по подготовке в вузы закончить к пятнадцатому июля.
Отбор кандидатов, как они мне сказали, будет производиться специальной комиссией под председательством майора Жеребова. Скороход доверительно сообщает нам, что останется на сверхсрочную.
— И сразу же пойду в вечернюю школу. Так что не больно-то задирай нос, — говорит он мне, — не успеешь глазом моргнуть, как догоню тебя по образованию, — и он но-дружески тычет мне кулаком в грудь. — Вместе будем.
— Я в этом никогда не сомневался, — отвечаю Семену, искренне радуясь его решению. — Ты и сейчас знаешь больше меня.
— А как родители смотрят на то, что ты хочешь стать инженером? — спрашивает у меня старшина.
— Они пока ничего не знают, — отвечаю я.
— Это не порядок. Надо посоветоваться.
— Мать будет против, — говорю я. — Определенно.
— Выходит, против родительской воли… — Тузов хмурится. — А может, ты решил стать авиационным инженером, потому что ничего другого не видел.
— По-моему, надо просто почувствовать призвание к чему-то, — уверенно говорю я. — И я его здесь отлично, почувствовал.