Готы
Шрифт:
Брат раскрывал дверь, впускал их:
— А, приехали! От Долгопы шли?
— Ну да…
— Нормально?
— Нормально.
— Заебись. Проходите, хули встали…
В узкой длинной комнате сильно пахло: мусором и кошкой. Расставленная по стенам мебель оставляла в середине комнаты лишь узкий проход: здоровались с соседями брата: Стасом и Илюхой, усаживались на кровать, чтобы не мешать ходить.
Брат был высок, небрит и тощ: возился с чем-то — стоя возле кухонного стола. Неплохо выбритые в отличие от него соседи — казались скорее учащимися столярного училища: с большими руками, крупными лицами и добродушно-неопределенными выражениями на них: один —
— Вы не бухаете, случаем? — спрашивал учуявший вдруг сквозь неприятные запахи — алкоголь — Неумержицкий.
— А когда мы не бухали? Мы все время бухаем, когда не ботаем, ты же знаешь, — отвечал брат. — Можно подумать — вы откажетесь…
— Я — откажусь, — хмуро возражал Благодатский.
— Это почему? — поворачивались к нему, разглядывали фиолетовое на его лице и понимающе кивали.
— Так, ты вроде говорил что тебе нужно с чем-то помочь, — подходил Неумержицкий к брату.
— Ага, помочь, — улыбался тот, открывал холодильник и показывал ряд бутылок. — Нам вчетвером не управиться…
— Ого, — удивлялся Неумержицкий. — А четвертый — кто? Костик?
— Не, Костян съебал куда-то сегодня, — друган должен к Стасику скоро приехать.
— Бадя… — говорил Стасик.
— Чего — бадя? — не понимал Неумержицкий.
— Зовут так: Бадя.
— А-а. Значит — впятером управимся. Бухать-то здесь будем? Мы за компом посидеть хотели: музыки качнуть и чего-нибудь посмотреть.
— Не — в сауну пойдем. У нас в общаге — сауну открыли для студентов: дешевую. А ты, если уж так сложились обстоятельства и не можешь пить, — обращался к Благодатскому, — можешь оставаться тут и лазить в компе: сколько хочешь.
— Так я и сделаю, — соглашался Благодатский. — Хули я буду, трезвый, на пьяных вас любоваться?
— До комнаты потом дойти поможешь! — ржал Илюха.
— Нет уж, увольте, — серьезно отвечал, не обращая внимания на смех. — Здесь останусь…
Раздавался стук в дверь: входил парень, стриженный под горшок и с широким носом-бульбой. Здоровался, говорил с украинским акцентом:
— Не опоздал, гляди-ка! А думал — опоздаю…
— Куда мы без тебя, Бадя, — радовался другу Стасик. — Ждали…
— Ладно, пацаны, пора! — командовал брат Неумержицкого: распределял закуску и бутылки: переносить в сауну, на первый этаж.
— Так что, мне сегодня — не спать? — спрашивал Благодатский.
— Почему не спать? Бадя, ты на пол ляжешь? — спрашивал Стасик.
— Лягу, отчего не лечь, — отвечал Бадя. — Я сегодня с обеда пью, так что может — прямо в сауне вашей лягу!..
— Короче, Костиковская кровать свободна. Вы с Бадей — на пол, — говорил брат — Неумержицкому и торопился: — Пойдемте уже!
Уходили. Благодатский оставался один: выходил в коридор, выкуривал сигарету. Возвращался в комнату и садился за компьютер.
Принимался при помощи локальной сети, протянутой между несколькими корпусами общежития, лазить по чужим жестким дискам: изучал их содержимое. Искал — различные музыкальные записи, во множестве расположенные там студентами-меломанами. Радовался, что ушли хозяева комнаты: знал, что у них от его музыки — резко падает настроение, повышается раздражительность и начинает болеть голова. Щелкал кнопками, сильно крутил регулятор громкости на больших колонках
Потратив таким образом приличное количество времени, скопировав множество музыкальных файлов, выключал музыку и решал — посмотреть кинофильм: снова рылся в локальной сети, находил там любимый готами фильм «Ворон», у главного героя которого заимствовали они основу стиля своих внешностей: мрачноватых и с преобладанием черного цвета. Думал: «Все готы говорят — круто, значит: нужно посмотреть…» Мысль обрывалась: в комнату вваливался Илюха. Здоровенный, пьяный, с бешенными глазами, сжимал он в руке — хозяйственный нож и говорил дурным голосом:
— Пацаны, не шутки бля ни хуя… Ни хуя бля не шутки… Бля…
— Илюха, ты чего?.. — привставал со стула Благодатский. — Чего случилось-то?..
— Бля, не шутки ни хуя, пацаны… — тянул ту же песню Илюха и медленно двигался к Благодатскому.
Благодатский отодвигал от себя стул, бегал глазами: искал тяжелое. Не находил ничего тяжелее учебника математического анализа. Говорил:
— Илюха, успокойся. Нормально все, успокойся… — и чувствовал, что неубедительно звучат его слова и интонации. Облегченно вздыхал, когда — чуть-чуть не дойдя до него падал Илюха на свою кровать и засыпал. Не выпускал из руки ножа. Благодатский клал на место учебник, подходил. Аккуратно и с трудом вытаскивал нож из крепкого Илюхиного кулака, относил его — на кухонный стол. Думал: «Ёб твою мать! Мало мне того, что вчера кто-то отпиздил, так меня уже сегодня новые приключения подстерегают… Этот жлоб если бы на меня забычил да с ножиком полез — считай пиздец!» Выходил курить, совал в рот сигарету и прислушивался к громким стукам внутри грудной клетки. Прибегал брат Неумержицкого, спрашивал:
— Илюха тут?
— Тут, спит. Что случилось-то?
— Он там мудаку одному по роже дал, потом нас всех на хуй послал, потом пообещал кого-то зарезать, схватил ножик и убежал…
— А-а, развлекаетесь по полной программе, молодцы. Он на меня ножиком помахал, хуйню какую-то попорол, а потом спать рухнул.
— Ну и слава богу, обошлось. Он ничего пацан, но в последнее время — дурит. Неделю назад с пробитой головой его откуда-то приносили и обещали из общаги выпереть, но не выперли. Я думал — успокоится, а ни хуя…
— Ладно, пусть спит. Можете спокойно продолжать.
— Да мы уже все почти, скоро спать при… придем, — только сейчас замечал Благодатский, что собеседник — страшно пьян. — Придем, — повторял еще раз, поворачивался и уходил.
Возвращался в комнату и включал «Ворона»: уже через двадцать минут после начала понимал, что фильм — дрянь, но решал досмотреть до конца. Приходили: Неумержицкий с братом, Стас и Бадя. Бадя почти не приходил, а — приползал: тащил его на себе Стас. Бросали на пол — два матраса: Баде и Неумержицкому, сразу ложились спать, не разговаривали с Благодатским. Даже на реплику Благодатского: