Говорящий ключ
Шрифт:
Караван экспедиции далеко растянулся по таежной тропе. Впереди, верхом на олене, ехал бригадир оленеводов Олонго Урангин. Маленькое седло хорошо укреплено на лопатках оленя. Урангин сидит высоко подняв колени, и вся его поза кажется очень неудобной, но привычный оленевод чувствует себя не хуже, чем на коне. За бригадиром, тоже верхом, едут трое оленеводов эвенков. Каждый из них ведет за собой вереницу вьючных оленей. Следом за оленями идут лошади с тяжелыми вьюками на седлах. Первую лошадь ведет за повод самый молодой разведчик Афанасий Муравьев. Ему впервые пришлось участвовать в далеком
За вьючными лошадьми, попыхивая неизменной трубкой, ехал на своем пегом коньке Большаков. Он чувствовал себя не у дел. Оленеводы вели караван по знакомым им тропам к заброшенному в глубине тайги эвенкийскому селу Качанде. Там предполагалась смена оленей и отдых, перед тем как углубиться в неизведанные еще дебри. Большаков был единственным конным, остальные, в том числе Воробьев, шли пешком. Благодаря помощи оленеводов весь груз и даже личные вещевые мешки были завьючены. Люди шли налегке, ступая вслед один за другим. Караван замыкали Юферов и Воробьев, оба вооруженные легкими карабинами. Охотничьи ружья имелись у большинства разведчиков.
Николай Владимирович был доволен составом экспедиции. Только Марченко вызывал у него какое-то смутное беспокойство. Первые дни его тревожила новая радистка. Слишком уж хрупкой и нежной казалась ему девушка. Он даже предложил ей ехать верхом на коне или олене, но радистка наотрез отказалась, заявив, что скорее он сам выбьется из сил, чем устанет она. Теперь красная косынка девушки мелькала впереди, рядом с Муравьевым. Вместе с ними шел Павел Вавилов. Он на год старше Муравьева и ровесник радистки. Павел широк в плечах, ловок и быстр в ходьбе. Он местный уроженец. Все они — комсомольцы, на них можно положиться.
В средине дня сделали небольшой привал. По совету Воробьева комсомольцы выпустили первый «боевой листок». Половина листка была занята передовой статьей, посвященной заключению договора с экипажем драги, затем следовало несколько мелких заметок, а в самом конце, выше голубого почтового ящика, была помещена карикатура на Алексея Марченко. Он был изображен с большим камнем в руке. Хотя Марченко мало был похож на себя, но все его сразу узнали по необъятно широким шароварам. Из его рта, словно клуб дыма, струилась надпись: «Вот бы самородок на пуд, тогда плевать на всякие экспедиции... гуляем!»
Разведчики теснились у «боевого листка», вывешенного на стволе лиственницы, добродушно посмеиваясь над Марченко. Тот, вынув изо рта трубку с длинным чубуком, равнодушно сказал:
— Что ж, пожалуй, не отказался бы от такой находки.
Постояв минуту, Марченко отошел от «боевого листка». Это был крепко сбитый человек, с большим старательским опытом, хорошо знавший тайгу. Однако к работе он относился без огонька. Казалось, его совершенно не интересует цель экспедиции и в ее успех он не верит. Как-то, рассказывая собравшимся у костра разведчикам легенду о Говорящем ключе, Воробьев заметил ироническую улыбку, промелькнувшую на лице старателя, спросил:
— Ты что, Марченко, так скептически настроен?
— Ничего вы не найдете, — махнул он рукой.
— Зачем же вы идете в
Марченко отвел глаза в сторону, ответил:
— Надо же где-нибудь работать, а побродить я люблю. Век — в тайге.
Путь экспедиции, избранный по совету Большакова через бывшее стойбище, теперь колхозное село Качанду, не был самым прямым к цели похода. Идя по нему, экспедиция отклонялась к западу на добрую сотню километров, но зато до самого села тянулась хороша проторенная тропа. От Качанды Большаков рассчитывал вывести экспедицию к верховью реки Накимчан и по ней спуститься вниз до ключа Светлого.
Оленевод Урангин одобрил план Большакова, сказав, что легче пройти лишних сто километров по тропе, а затем воспользоваться удобным водным путем, чем пробираться напрямик нехожеными местами. По-русски Урангин говорил свободно, был по-военному подтянут. Легкая ватная фуфайка, перехваченная широким ремнем, красиво облегала его крепкие плечи. На ремне висел длинный самодельный нож в деревянных ножнах, украшенный искусной резьбой. Короткий кавалерийский карабин, патронташ и полевая сумка дополняли его снаряжение. Воробьев, не успев достаточно хорошо познакомиться с оленеводами до похода, на одном из привалов подошел к оленеводу-проводнику. Урангин сидел на валежине, записывая что-то в старую тетрадь. Ватная телогрейка его была расстегнута, пояс с ножнами лежал в стороне. Мельком взглянув на грудь, Воробьев увидел орденскую ленточку.
— Где предполагаете остановиться на ночлег, товарищ Урангин? — спросил геолог.
— Думаю, пройдем сегодня еще километров пятнадцать. Остановимся у Тигровой пади. Там есть мох для оленей, — ответил Урангин, откладывая тетрадь, и, подняв веселые, немного сощуренные глаза, продолжал. — Садитесь, товарищ начальник, ноги в походе надо беречь. От Тигровой пади прямой путь к реке Чалкун. Там стан третьей оленеводческой бригады нашего совхоза. Дня через четыре доберемся туда.
Воробьев присел.
— На каком фронте были? — спросил геолог, взглянув на орденскую ленточку Урангина.
— На первом Белорусском.
— В пехоте служили?
— Снайпером был.
— О! Неплохая специальность! Хороших снайперов у нас высоко ценили. Бригадиром теперь работаете?
— Нет. Старшим оленеводом фермы. У нас стада на триста километров вокруг совхоза кочуют. Только что вернулся домой из объезда, а директор попросил вас проводить. Тебе, говорит, все тропы в тайге знакомы.
— Сколько же времени занял у вас объезд стада?
— Два месяца, — Урангин улыбнулся, увидев удивление геолога, и добавил: — У нас десять стад, в среднем по тысяче голов. Для них много ягеля надо, долго стоять на одном месте не годится. Каждая бригада ежегодно совершает со своим стадом целое путешествие. Ранней весной пастухи ведут оленей за триста километров от Качанды на богатые мхами пастбища в предгорьях хребта Джугджур. Сейчас они подошли к самой Качанде, а осенью уйдут за двести километров на реку Улчибай. Потом всю зиму будут двигаться короткими переходами, чтобы олени могли искать мох на свежих пастбищах, и к марту снова подойдут к горам. Там у нас есть городьба, в которую можно загнать все стадо.