Говорят сталинские наркомы
Шрифт:
— Кажется, дело простое, — продолжал Сталин, — а тут тупое успокоение на своем месте.
— Да, — извинился, наконец, Анцелович, — мы явно упустили время, товарищ Сталин.
Но опять–таки он не заверил вождя о том, когда и какие меры примет наркомат.
— Вам, вероятно, часто приходилось хлопать себя по лбу, когда забывали то, что должны были сделать?
— Поправим дело, товарищ Сталин, — сказал Анцелович.
— А когда, как? Я понимаю, Вы пока еще сами не знаете, Вам еще помощники не подсказали. Вот видите, каков нарком! Гремит как пустой бочонок. А ведь
— Нашли кому доверить дело! Разве можно мириться…
Он не договорил и добавил: «Пустой мешок не заставишь стоять».
Было ясно, что хотел сказать Сталин. Пост наркома был не по плечу для Анцеловича. Он казался не тем, чем являлся на самом деле и явно утрачивал доверие к себе.
Молотов, придерживаясь за спинку кресла, стоял и не спускал с Анцеловича глаз, словно желая о чем–то напомнить ему.
На реплику Сталина Молотов не проронил ни слова. Он лишь отвел взгляд от Анцеловича и подобострастно посмотрел на вождя. Было видно, что близкие соратники Сталина относились к нему с великим благоговением и ни в чем не перечили ему.
Немного успокоившись, в сдержанном, но суровом тоне Сталин перешел к тому, что и как надо сделать. Он излагал это строго, даже, пожалуй, с подчеркнутой суровостью и в заключение сказал:
— Мы должны быстро пустить в действие заводы и так сделать, чтобы враги позеленели от зависти. Ясно?
— Да, товарищ Сталин, — быстро ответил Анцелович, почувствовав некоторое смягчение обстановки.
— Можете поправить дело? Честный отказ лучше затяжки, — сказал Сталин. У Анцеловича заблестели глаза. Он выпрямился и ответил:
— Все поправим, товарищ Сталин. В течение двух дней пошлем специалистов и вслед за ними начнем направлять квалифицированных рабочих.
— Смотрите! Обманете нас однажды, а себя навечно. И лягушка может утонуть.
— Не подведу.
— Идите, поправляйте дело.
— Слушаюсь! И Анцелович бодрой походкой вышел из комнаты… В этот момент я подумал: «Не знаю, что больше в его поведении: глупости или хитрости».
Сталин посмотрел в сторону Булганина.
— Проследите, чтобы в львиной шкуре не завелась моль.
Он подошел ко мне.
— Так Вы Чадаев?
— Да, я, Иосиф Виссарионович, — робко ответил я.
— Вот что: на Карельском перешейке после ухода финнов остались разрушенные предприятия, склады, жилые дома, а также трофейное имущество. Вы поедете туда с группой работников и возьмете все это на учет. Определите и порядок использования трофейного имущества. Понятно?
— Понятно, — ответил я.
Я в упор смотрел на Сталина. Глаза у него были несколько прищурены и придавали ему ироническое выражение. Мне показалось, что, когда он говорил со мной, в его взгляде, в чертах лица скользила чуть заметная улыбка. Мне показалось также, что Сталин как–то тепло посмотрел на меня и улыбнулся. Я был на седьмом небе. Лицо мое сияло. Я был безгранично счастлив.
— Следует помнить, — сказал Сталин, — что из этой работы мы должны
— Надежных людей возьмите с собой. Но мы прежде всего на Вас надеемся. У толковой головы сто рук.
Я понял, что у Сталина сложилось обо мне положительное мнение. В эту минуту мне радостно было ощущать его доверие.
Сталин посмотрел в сторону Молотова. Последний тут же присел к краю стола и стал писать решение Совнаркома об утверждейии Комиссии по учету и определению использования трофейного имущества.
Сталин снова обратил на меня свой взор и сказал:
— Зайдите к Ворошилову и получите от него дополнительные указания.
— Хорошо, — произнес я и что–то еще добавил. Когда сердечно желаешь что–то сказать, обычно говоришь не то, что на уме.
С просиявшим лицом я вышел из комнаты. Во мне появилось даже какое–то чувство полета, словно прирастили крылья. Я был чрезвычайно горд и доволен, что получил задание лично от Сталина. И мной владело только одно желание — как можно лучше выполнить задание. Через минуты три я снова оказался в приемной Сталина, где за письменным столом сидел А. Н. Поскребышев, разбиравший поступившую почту. Закончив рыться в бумагах, он попросил меня рассказать на 5–7 минут свою биографию, потом задал еще несколько вопросов.
В это время в приемную вошли секретарь Кировского обкома партии Канунников и старый большевик, выходец из Кировской области Коковихин. Я с ними был давно знаком.
— Вот видишь, — сказал Поскребышев, — какая собралась гвардия вятичей.
— Да, очень приятная встреча, — проговорил я.
— Он только что, — показывая на меня, заявил Поскребышев, — пришел от товарища Сталина. Видите, какой у него довольный вид.
— Да, — вздохнул я, — впервые посчастливилось мне быть у товарища Сталина и получить от него поручение.
— Расскажите землякам, если не секрет, какое Вам дано задание?
Я кратко изложил суть задания и в заключение заметил, что этот
день навсегда сохранится в моей памяти.
Затем я вернулся к себе в Охотный ряд, где размещалась Комиссия Советского Контроля. Позвонил К. Е. Ворошилову. Получив сообщение из его секретариата, что Климента Ефремовича нет, и он обязательно примет меня на следующий день, остаток времени решил посвятить дневниковой записи в моей «особой» тетради.
Г. А. Куманев: Как произошло Ваше назначение управляющим делами Совнаркома СССР?
Я. Е. Чадаев: Под вечер 2 ноября 1940 г. я только что закончил разбор поступившей за день почты, как вдруг раздался звонок правительственной «вертушки» и знакомый голос И. И. Лапшова — помощника В. М. Молотова — попросил меня немедленно прибыть в Кремль к Вячеславу Михайловичу.
— По какому вопросу? — спросил я. — Может быть, бумаги какие надо прихватить?
— Приходи без бумаг. Видимо, поручение какое–то будет.
Я тут же отправился в Кремль.