Грабеж
Шрифт:
— А вы связывались с гражданином Жеребцовым? — спросил Добросклонцев Беляева.
— Да, я сам беседовал с архимандритом Иринеем, — ответил Станислав Петрович. — Он подтвердил показания Бертулина.
— Крест у тебя? Он нам сегодня потребуется. Попытаемся навестить Конькова. Думаю, нам разрешат. Ты как считаешь?
— Должны бы в интересах дела.
— Ты не знаком с главврачом?
— Не было повода. Зато Конькова знаю.
— Что ж, навестим больного. Думаю, что он не очень обрадуется нашему визиту.
Положив телефонную трубку, Юрий Иванович задумался. В деле появились новые плюсы и минусы. Плюсом был крест как еще одна вещественная улика против Конькова. Факт
В вагоне электрички Добросклонцев расположился у окна и начал просматривать свежие газеты, которые купил в метро: «Правду», «Красную звезду», «Советскую Россию». Быстро пробежав международную информацию, он отложил газеты к стенке и уставился в окно, за которым в мелькании городского и пригородного пейзажа бойко и многоголосо клокотала весна.
За его спиной какой-то неугомонный густой бас громко разговаривает со своими соседями.
— Сейчас что происходит в жизни? Большие перемены происходят, скажу я вам, — вещает бас. — Общество другим стало, интересы сместились в сторону потребительства, вкусы не те. Прежде, ну, скажем, до войны и в первые послевоенные годы, люди искали духовной пищи, и это несмотря на то, что хлебушка насущного не ели вдосыть. Считалось за честь быть знакомым с каким-нибудь известным артистом, художником. Ведь бывало как: скажет кто-нибудь: «У меня композитор знакомый», и к нему тут же друзья: познакомь, мол. А теперь похвались, что у тебя поэт или там скульптор приятель, — никто и глазом не моргнет. А вот если ты скажешь, что твой друг продавцом работает, не важно где — в ЦУМе, ГУМе, или в «Рыба — мясо», как тут же тебя атакуют: «Познакомь, мол, сделай одолжение».
— Я с вами не согласен, — возразил ему сосед. Добросклонцев не видел разговаривающих, поскольку сидел к ним спиной. Но, судя по голосу, возразивший был помоложе. — Тяга к духовной пище и сейчас есть. Возьмите книги, художественную литературу. Попробуйте свободно купить. Дефицит.
— Ну и что с того? — ответил бас. — Это не показатель. А известно ли вам, что многие покупают книги и ставят их в застекленный шкаф непрочитанными, как оформление интерьера, вроде фарфора и хрусталя. А один деятель, я где-то читал, умудрился имитировать корешки книг из дерева. Представляете себе — деревянные Пушкин, Толстой, Бальзак. Ловко? Мол, глядите, дорогие гости, какой я образованный, сколько книг у меня — вся мировая классика.
— Но ведь эта имитация тоже денег стоила, — заметил сосед. — Искусство резьбы по дереву.
— Да ничего ему не стоило: в столярке своего завода приказал умельцам, и они ему сработали. А что касается духовной пищи, то она разная: есть доброкачественная и есть подпорченная, с душком. И самое интересное, что есть любители подпорченной пищи, чтоб непременно с запахом, с дурным душком. На Западе там как? Есть культура и антикультура. И у нас тоже появилась антикультура. А куда денешься? Мы не изолированы, и западные ветры несут к нам всякое.
— Что вы имеете в виду под антикультурой?
— Антипоэзию, антиживопись, антимузыку, антиартиста, который поет хриплым-сиплым антиголосом. Да вы знаете — песенки его крутят на магнитофонах, друг у друга переписывают.
— Значит, нравится.
— А как же. Я ж сказал — у нас уже образовалось общество или племя — назовите, как хотите — любителей пищи
— Но я знаю людей образованных, с положением и даже министров, которым это нравится.
— Ну и что? Если нравится министру, это вовсе не значит, что должно нравиться его заместителям. Министру может нравиться Пугачева, а мне Зыкина.
Добросклонцев недавно прочитал эпопею «Преображение России». Манера разговаривать вслух в общественном транспорте его всегда раздражала. В этих громких и общительных собеседниках было что-то эгоистичное, бесцеремонное, даже нахальное. Они не считались с окружающими их людьми, не думали, что их болтовня беспокоит других, как визг магнитофона, выставленного на балконе. Сидящие напротив Добросклонцева двое молодых людей разгадывали кроссворд. Один вполголоса читал:
— Люди, заботящиеся только о себе в ущерб интересам других. Первая буква — «э».
— Элита, — неожиданно выпалил бас и повернулся к юношам. Добросклонцев увидел его лицо. Это был мужчина лет шестидесяти, голубоглазый и белобровый, с доброй и мягкой улыбкой, совсем не соответствующей его голосу и резкому решительному тону, каким он разговаривал.
— Не подходит. Последняя буква «т», — отозвался юноша, не поднимая глаз.
— Эгоист, — сказал его приятель.
— Подошло, — объявил юноша.
— Да, это точней, — согласился бас. — Элита — штука посерьезней. Элита — это воровская шайка власть имущих, связанная родством и круговой порукой.
Добросклонцев, пряча легкую улыбку, отвернулся к окну. Весенняя приподнятость в его душе улетучилась нечаянно и незаметно под напором разговорчивого белобрового баса. Теперь задумчивый, озабоченный взгляд его скользил по хорошо знакомым местам вдоль железной дороги. В недавние времена, когда, не имея квартиры в Москве, он жил здесь в доме своего тестя, приходилось ежедневно ездить на работу в управление. Через две остановки будет платформа, от которой до дома тестя ровно девятнадцать минут ходьбы. Пожалуй, на обратном пути надо бы заехать навестить стариков. Но все будет зависеть от главного, что сейчас занимало Юрия Ивановича. Именно к этому, главному, и возвращались его думы. Коньков. Преступник с опытом и стажем. Но почему он вел себя так глупо, неосторожно, зачем оставил у себя часы с монограммой и крест? Что это — самонадеянность или беспечность? И какова его роль в налете на квартиру Бертулина? Поспешил лечь в больницу, как только засыпался с часами. Сам сообразил или кто-то рангом повыше посоветовал, а быть может, и приказал. Совершенно очевидно, что кулон предназначался не для Конькова — ему достаточно часов и креста с рубинами. Тогда кто дирижировал всей этой дерзкой операцией? Кто такие те двое в милицейской форме — соучастники ограбления? На эти вопросы может дать ответ Коньков. Может, но даст ли? Как он себя поведет, какой путь самозащиты выберет? Скорее всего все возьмет на себя: у него есть щит — его болезнь. Но так ли уж он болен на самом деле?
Размышления отвлекли, и Добросклонцев проглядел асфальтированную дорожку, которая вела от платформы к бревенчатому дому его тестя Вячеслава Александровича Ермолова.
Станислав Беляев ждал Добросклонцева у себя в кабинете. Он был настроен более оптимистично, чем Добросклонцев, ему казалось, что Коньков легко и быстро «расколется», то есть расскажет все, как было, и выдаст своих соучастников. Беляев — практик и на все смотрит с позиции опыта. Опыт он считает надежной основой при решении самых трудных вопросов и сложных, запутанных дел, когда все концы так ловко запрятаны, что решительно не за что уцепиться, чтоб размотать весь клубок.