Грабеж
Шрифт:
— Боюсь, что вы не поймете. Дело в том, что мы говорим с вами на разных языках. Я повторяюсь: мы — инакомыслящие. У каждого человека свое представление о счастье, и это хорошо, в этом состоит многообразие жизни. Один любит парное молоко, другой живых устриц, и обязательно с писком. Что в этом преступного? Одни мечтают о Золотых Звездах Героя и лауреатских медалях. А мне лично они даром не нужны. Я предпочитаю золото в чистом виде.
— Неважно — жидкое или твердое, — заметил Добросклонцев, на что Ипполит Исаевич лишь недовольно поморщился; он оживился и теперь уже не мог остановиться:
— Одни мечтают о посмертной славе, а мне она до лампочки, я не верю в загробную жизнь, и мне не нужны памятники ни из бронзы, ни даже из чистого золота. Я хочу удовольствия
— Ну а власть вам зачем?
— Это моя слабость, — развел руками Пришелец, — люблю, чтоб вокруг меня были лакеи. Приятно повелевать, чувствовать свое превосходство над этими тварями, двуногими козявками, люблю смотреть, как они пресмыкаются, унижаются, как они за четвертной продаются и покупаются… Отвратительные твари, а вот их вы почему-то не судите.
— Ну что ж, поговорили… А теперь оставим теоретический диспут и вернемся к делу, к вашему делу, — остановил поток красноречия Добросклонцев. — Ведь вы поклонник не только желтого металла, но и алмазов, или «камешков», по вашей терминологии. Так вот, вернемся к «камешкам». Своей дочери Альбине вы подарили золотое колечко с фианитом. Где вы его взяли?
Пришелец ответил не сразу, помрачнел.
— Что касается фианитового кольца… Я действительно подарил его Але.
— Где вы его взяли?
— Купил по случаю.
— У кого?
— У одного знакомого. Он перед отъездом в эмиграцию распродавал свое имущество.
— Я не спрашиваю фамилию этого мифического эмигранта, вы можете назвать мне десятки фамилий, вы однажды уже пользовались этим нехитрым приемом — я имею в виду аферу со спекуляцией иконами. Тогда именно этот прием помог вам выйти сухим из воды. Сейчас ситуация иная, вы умный человек и, надо полагать, понимаете, что на этот раз ссылка на эмигранта вам не поможет. Но меня интересует вот какой вопрос: зачем вы покупали дамское колечко, для кого? Не для Альбины, о существовании которой вы даже не подозревали и о возможной встрече с ней и думать не могли.
— Извините меня, Юрий Иванович, но вопрос ваш риторичен и несколько наивен. Я уже говорил: я люблю наслаждения, люблю женщин, а женщины любят внимание, материальное, разумеется. За любовь надо платить.
— Но вы же объявили себя женоненавистником.
— Это было сказано по конкретному случаю и относилось персонально к конкретной особе — Мироновой, с которой у нас давние антипатии.
— Логично, Ипполит Исаевич, логично. Только ведь фианитовый алмаз подаренного вами колечка гранил Алексей Соколов. Свою работу он хорошо знает. Кстати, вы давали ему для огранки не один «камешек». Где вы их брали?
У Пришельца потемнело в глазах. Он ко всему себя готовил, к разным, даже самым неожиданным и каверзным вопросам, и на все у него был продуман и предусмотрен ответ. На деле же все пошло не так, как предполагалось. И ему оставалось теперь уже твердо держаться сомнительных версий, в успех которых он все меньше верил. Но выбора не было, и он через силу ответил:
— Никаких алмазов никакому Соколову я не передавал. И знать не знаю никакого Соколова.
— Ну как же, Ипполит Исаевич, банщик Алексей Соколов, который усердно обрабатывал ваше бренное тело березовым веником, услужливо сервировал стол в предбаннике. Вспомните кандидата технических наук. Это он научил вас превращать жидкое золото в твердое.
— Я знаю банщика Алешу. Фамилия его меня не интересовала.
Монолог Пришельца вызвал на лице Добросклонцева легкую улыбку. Погасив ее, Юрий Иванович сказал с прежним уравновешенным спокойствием:
— О своей служебной карьере я как-то никогда не задумывался и едва ли задумаюсь после вашего напоминания. Не думаю, что у международной общественности нет других забот, как только заниматься судьбой профессиональных уголовников. Международная общественность — имеется в виду настоящая, а не клика отщепенцев из разных радиоголосов и подголосков — сейчас обеспокоена судьбой мира, предотвращением ядерной катастрофы. Впрочем, вас это не волнует. Ну а что касается законов, то на ваши права никто не покушается, тем более что вы являетесь гражданином СССР даже вопреки вашему желанию. Так что нам с вами остается лишь оформить сейчас протоколом то, о чем мы говорили, записать то, что вы признаете и что решительно отвергаете, и на этом на сегодня прервать нашу встречу.
Улыбка Добросклонцева обезоруживала Пришельца. В ответ он не проронил ни слова и молча наблюдал, как следователь, склонясь над столом, пишет протокол. Наблюдал и думал, думал о своей судьбе, нанесшей ему сокрушительный удар. Его разгоряченный мозг лихорадочно отсеивал ненужное, мелочи и оставлял только главное, что составит основу обвинения и что трудно будет опровергнуть, да, пожалуй, и невозможно. Он вспоминал статьи и минимальные сроки, предусмотренные этими статьями. Все равно получалось слишком много, на грани между пятнадцатью годами строгого режима и высшей мерой. «Нет-нет, только не вышка», — мысленно повторял он, ощущая холодную дрожь во всем теле. Положение казалось безвыходным, и все же он утешал себя тем, что с помощью друзей ему удастся свести срок годам к семи, самое большее к десяти, а там он уже — опять же через друзей — добьется досрочного освобождения. А сейчас прежде всего нельзя все пускать на самотек. Он считал, был в этом убежден, что все можно уладить в процессе следствия. Так и рассчитывал, даже надеялся. Его люди пытались подобрать ключ к Добросклонцеву и Мироновой. Получилась осечка. Возможно, действовали грубо: Полушубок — баба отчаянная, наглая, но без фантазии. К таким людям, как Добросклонцев, нужен тонкий подход, если вообще он возможен. Ипполит Исаевич мерил всех людей своим аршином и считал, что неподкупных, честных и принципиальных в природе не бывает. Все дело в подходе. Тем не менее для Добросклонцева он готов был сделать исключение. Таких людей он просто остерегался, ибо не мог их понять, не укладывались они в его мерки. Внешне прост, корректен, обходителен, проницателен и умен. Уравновешен, сдержан, удивительно хладнокровен, при этом не лишен чувства юмора. Знает себе цену, твердо стоит на ногах. Такого не столкнешь. Этот орешек не по зубам не только Полушубку и Шубу, а пожалуй, и самому Ипполиту Исаевичу.
А мысль торопится. Конечно, Земцев мог бы помочь, да и Малярчик тоже. Но надо же — как на беду — оба оказались в эти критические для Пришельца дни за пределами страны. Говорят же: закон подлости. Вот он — в чистом виде. Надо их дождаться, затянуть следствие под разными предлогами, выиграть время. На Зуброва мало надежд. Болтун и трус. Сказал, что Павлова нейтрализует, уверял. А Павлов раскололся, гаденыш. Собственными руками удушил бы ублюдка. Кто еще, на кого можно опереться?.. Есть знакомые деятели, но они хороши, когда ты на коне. Упавших из седла поднимать не станут, пройдут мимо, сделают вид, что не знакомы. «Пришелец? Это кто такой? Впервые слышу». Сволочи.