Грабитель
Шрифт:
— Что же тогда?
— Я хочу, чтобы ты с ней поговорил. Тогда Молли будет довольна. Слушай, Берт, когда женщина в положении, у нее возникают глупые идеи. Соленья с мороженым, понял? Так вот и это то же самое. У нее возникло идиотское подозрение, будто Джинни — преступница-малолетка или что-то в таком роде.
— Мне с ней поговорить? — Клинг был поражен. — Я ее даже не знаю. Какая может быть польза…
— Ты полицейский. Молли уважает закон и порядок. Если я приведу в дом полицейского, она будет довольна.
— Черт, да я практически еще новичок.
— Конечно, но это не важно. Молли увидит форму и будет довольна.
— Нет, не могу, Питер. Мне очень жаль, но…
— У тебя впереди еще целая неделя, — сказал Белл. — Делать тебе нечего. Слушай, Берт, я читаю газеты. Стал бы я просить тебя тратить свободное время, если бы знал, что ты целый день бегаешь по участку? Берт, сделай мне одолжение.
— Дело не в этом, Питер. Я не знаю, что сказать девушке. Просто я не смогу.
— Пожалуйста, Берт. Как одолжение лично для меня в память о прошлом. Что скажешь?
— Нет, — отрезал Клинг.
— Возможно, она связалась с какими-нибудь шалопаями. Что тогда? Разве полицейский не должен предупреждать преступления, пресекать их в зародыше? Ты меня здорово разочаровываешь, Берт.
— Ну извини.
— Ладно, ладно, не злись, — сказал Белл. Он встал, видимо собираясь уходить. — Вдруг ты передумаешь, я оставлю адрес. — Он достал из кармана бумажник и вытащил из него клочок бумаги.
— Не имеет смысла…
— Только на тот случай, если ты передумаешь, — сказал Берт. — Сейчас. — Он вытащил из кармана кожаного пиджака огрызок карандаша и стал быстро писать на клочке бумаги. — Это на Девитт-стрит, большой дом в середине квартала. Ты не сможешь его не заметить. Если передумаешь, заходи завтра вечером. Я задержу Джинни дома до девяти часов. Договорились?
— Вряд ли я передумаю, — заметил Клинг.
— Если передумаешь, — продолжал настаивать Белл, — я это оценю, Берт. Итак, завтра вечером. В среду. О'кей? Вот адрес. — Он протянул Берту бумажку. — Здесь я записал и номер телефона на тот случай, если потеряешься. Лучше спрячь это в бумажник.
Клинг взял клочок и, поскольку Белл внимательно за ним наблюдал, положил его в свой бумажник.
— Надеюсь, ты придешь, — сказал Белл. Он подошел к двери. — Во всяком случае, спасибо, что выслушал меня. Рад был тебя повидать, Берт.
— Угу, — буркнул Клинг.
— Ну пока. — Белл закрыл за собой дверь.
В комнате вдруг стало тихо.
Клинг подошел к окну. Он видел, как Белл появился из здания, забрался в зелено-желтое такси и отъехал от тротуара. Машину он оставлял перед пожарным гидрантом.
Глава 3
О субботних вечерах складывают песни.
Во всех этих песнях продвигается мысль об особом одиночестве, характерном для субботних вечеров. Этот миф стал частью американской культуры и хорошо известен каждому американцу. Остановите любого человека от шести до шестидесяти лет и спросите: «Какой вечер недели самый одинокий?» — и вам ответят: «Субботний».
Ладно. Но вторник тоже не подарок.
Вторник не получил такой рекламы, и никто не создал о нем песен. [1] Но для многих людей вторничный вечер ничем не лучше субботнего. Как можно сравнивать степени одиночества! Кто более одинок — мужчина на необитаемом острове в субботний вечер
1
Эта книга писалась до появления «Рубинового вторника» М. Джаггера и К. Ричарда.
Вечером во вторник, 12 сентября, на одной из самых малолюдных улиц города стоял черный автомобиль «меркьюри»-седан, и на переднем сиденье сидели двое, занимавшиеся самой одинокой работой.
В Лос-Анджелесе эту работу называют «наблюдение». В городе, где работали эти двое, она называется «засада».
Для засады требуется обладать некоторым иммунитетом к сонливости, явно выраженным иммунитетом к одиночеству и довольно значительным терпением.
Из двух мужчин, сидевших в «меркьюри», более терпеливым был детектив 2-го класса Мейер. На самом деле он был самым терпеливым полицейским в 87-м участке, если не во всем городе. Отец Мейера считался большим шутником. Отца звали Макс. Когда Мейер родился, Макс назвал его Мейер. Это считалось ужасно смешным — ребенок с именем Мейер Мейер. Если вы родились евреем, то уже одно это требует от вас значительного терпения. А если к тому же ваш веселый старик снабдил вас именем Мейер Мейер, ваше терпение должно быть сверхъестественным. И он был терпелив. Но чтобы быть терпеливым всю жизнь, требуется особое напряжение, а оно всегда как-то сказывается. Хотя Мейеру Мейеру исполнилось лишь тридцать семь лет, он был лыс, как бильярдный шар.
Детектив 3-го класса Темпл заснул. Мейер всегда знал, когда Темпл готов отключиться. Роста Темпл был громадного, а большим людям требуется больше спать, считал Мейер.
— Эй! — воскликнул он.
Лохматые брови Темпла подскочили на лоб.
— Что случилось?
— Ничего. Что ты думаешь о грабителе, который называет себя Клиффорд?
— Думаю, его нужно пристрелить, — ответил Темпл. Он повернулся и встретил проницательный взгляд безмятежных голубых глаз Мейера.
— Согласен, — улыбнувшись, сказал Мейер. — Проснулся?
— Проснулся. — Темпл почесал в промежности. — Последние три дня проклятый зуд меня не отпускает. Он сводит меня с ума. Нельзя же чесаться открыто.
— Тропическая чесотка? — предположил Мейер.
— Что-то в этом роде. Черт, я погибаю. — Он помолчал. — Жена не хочет ко мне приближаться. Боится подцепить заразу.
— Может, сама тебя этим и наградила.
Темпл зевнул.
— Никогда об этом не думал. Может, и так. — Он снова почесался.
— Если бы я был грабителем, — сказал Мейер, считая, что только разговор может помешать Темплу заснуть, — я бы не стал брать имя Клиффорд.
— Да, Клиффорд — имя для гомосексуалиста, — согласился Темпл.
— Для грабителя больше подходит имя Стив.
— Только не говори это Карелле.
— Но Клиффорд? Не знаю. Как считаешь, это его настоящее имя?
— Возможно. Какой смысл его сообщать, если оно ненастоящее?
— Это вопрос, — сказал Мейер.
— В любом случае я считаю его психопатом, — заявил Темпл. — Кто еще станет низко кланяться и благодарить потерпевших? Он сумасброд.
— Знаешь анекдот про заголовок? — спросил Мейер, обожавший хорошую шутку.