Грабители золота
Шрифт:
– Сто двадцать, – пробормотал он, выпустив руку дочери, чтобы коснуться ее лба и груди. – Пульс насчитывает сто двадцать ударов в минуту! Бедное дитя, она погибнет!
– Отец, отец! Не говорите этого, – пробормотала Эмерод. – Вы меня пугаете. Ведь можно же что-то сделать.
– Разве я не все испробовал? – ответил бедный отец с отчаянием. – Она сама не хочет бороться. Ну, Мелида, дитя мое, во имя твоей матери, поимей жалость к нам, не терзайся так воспоминаниями. Ты не можешь нас мучить из-за зла, которое причинил тебе тот негодяй.
Глаза Мелиды были открыты, но она не сделала ни одного движения и. казалось, не слышала.
В этот момент миссис Ивенс удалось встать с постели.
– О Господи! Разве ей еще хуже? – воскликнула она, устремляясь к Мелиде, которую она приподняла с постели.
Молодая девушка тяжело вздохнула.
Мать поцеловала ее в лоб и тихо опустила обратно на кровать.
– Мамочка, успокойся хотя бы из жалости к ней, – повернулась к матери Эмерод. – С ней же только что был обморок! Малейшее волнение может оказаться роковым для нее!
Миссис Ивенс упала на стул.
Доктор снова взял руку Мелиды и пристально посмотрел ей в лицо, словно желая изучить каждую черточку.
Было ли это горестное оцепенение или стремление найти какой-то симптом болезни на лице своего ребенка?..
Миссис Ивенс и Эмерод не осмеливались расспрашивать.
Мрачное молчание воцарилось в каюте. Его прерывали только сдавленные рыдания миссис Ивенс.
Несколько минут Эмерод, наклонившись, прислушивалась, дышит ли еще ее сестра.
Вдруг Мелида вновь пришла в себя. Ее щеки немного порозовели. Она открыла глаза и, глядя на Эмерод, громко сказала с нежностью:
– Сестра!
– Она спасена! – воскликнула Эмерод, не в силах справиться со своим волнением.
Доктор встал и сделал знак жене следовать за собой.
Когда они очутились в маленьком коридорчике перед каютами, Ивенс взял руку жены в свои.
– Выслушай меня, мой друг, – обратился он к ней дрожащим голосом. – Надо мужаться. Господь скоро подвергнет нас жестокому испытанию.
– Я не понимаю тебя, – она побледнела, как смерть. Ивенс сделал над собой усилие и глухим голосом произнес:
– Мелида умрет.
Миссис Ивенс упала бы навзничь, если бы он не подхватил ее. Он усадил ее на маленькое канапе и стал перед ней на колени.
Удар так жестоко поразил сердце бедной матери, что она стала совершенно инертной. Она не могла ни плакать, ни говорить.
Это спокойствие испугало доктора.
– Я могу ошибиться, – сказал он, обнимая жену и пытаясь вернуть ей на некоторое время надежду, которой у него не было.
Когда Мелида увидела, что за отцом закрылась дверь каюты, она приподнялась и, опершись на локоть, сделала знак Эмерод подойти поближе.
– У меня есть к тебе просьба, – сказала она. – Дай мне ножницы.
Эмерод глядела на нее с удивлением.
– Ты хочешь отказать в последней моей просьбе? Эмерод подала ей
Мелида зажала одну из своих светлых кос между лезвиями.
– Не делай этого! – закричала Эмерод, останавливая ее.
– Дай мне их отрезать, – ответила Мелида. – Если я выживу, они отрастут снова. Если же я умру, пусть он знает, что я отрезала их для него.
Эмерод не нашлась, что сказать.
Лязгнули ножницы, но обессиленная этим напряжением Мелида уронила голову на подушку и испустила такой горестный вздох, что Эмерод сочла его последним.
– Она бросилась к двери, крича:
– Отец! Отец!
Доктор вбежал к ней в сопровождении миссис Ивенс, которую голос дочери привел в себя.
У Мелиды была одышка. Судорожно вздымалась ее грудь под простыней.
– Начинается агония, – сказал доктор.
Две женщины упали на колени и со слезами молились.
Слышались только неясные прерывистые звуки, которые знакомы тем, кто томится в тягостном ожидании возле постели умирающего дорогого существа.
Это предсмертное хрипение не забудешь, если слышал его хоть раз.
Глаза Мелиды были открыты, руки двигались, бессильно пытаясь что-то взять. Так прошла четверть часа.
В этот момент явилась веселая, по-детски беззаботная Бижу, которую отослали на палубу играть.
Доктор раздраженно оттолкнул ее.
Ангельская улыбка озарила лицо умирающей.
– Нет, Бижу, подойди, – прошептала она едва слышно.
Испуганный ребенок приблизился. Протекло несколько секунд.
Мелида повернула голову. Она медленно переводила взгляд с отца па сестру, с сестры на мать.
– Вильям… Мама… – прошептала она затухающим голосом.
К миссис Ивенс были обращены ее последние слова и последний взгляд.
Глаза Мелиды закрылись, голова, которую она пыталась поднять, упала на подушку.
Все испустили тяжелый вздох, похожий на стон. Она умерла!
Жоанн и Эдуард, неподвижные и растерянные, остановились на пороге каюты.
Как и все пассажиры, они не верили, что страшный момент наступит так скоро.
Они стали очевидцами горестной сцены.
Три человека горячо молились подле умершей, прижавшись друг к другу, чтобы их души соединились в единой молитве. Ни стона, ни жалобы еще не вырвалось из их груди. Они понимали, что первая жалоба послужит сигналом к отчаянию, и из любви друг к другу они крепились, чтобы не плакать.
Миссис Ивенс задыхалась. Она первая прервала молчание.
– Бог покинул нас, – произнесла она, зарыдав. – Мелида, дитя мое, бедняжка, это мы тебя убили! Не будь этого проклятого путешествия, ты бы еще жила прекрасная и счастливая, несмотря на свою бедность. О! Честолюбие, честолюбие… Оно губит всех, кого соблазняет!
– Я хотел сделать как лучше, – простонал доктор. – Разве ты тоже обвиняешь меня, дитя мое? О, нет, ты читаешь в моем сердце мою любовь к тебе.
И он ронял горючие слезы на холодную руку умершей.