Град Камен. Путешествие в Китеж
Шрифт:
В результате во главе церкви, по сути, оказался сам царь.
Но оставались те «ревнители благочестия», которые видели церковную реформу совсем иной, с другими задачи. Их сопротивление новым обрядам могло показаться фанатическим догматизмом. Тем более что духовный вождь этих людей Аввакум писал в пылу полемики, что готов умереть «за единый аз». Однако еще за несколько лет до реформы сами же «ревнители» допускали изменения в обрядах и книгах. Только считали, что прежде исправления требуются в нравах духовенства, в устройстве самой русской жизни. Будущее церкви им виделось в широкой многоплановой, соборности, а реформа застолбила единовластие патриарха, попрала существование любого другого мнения.
Собор 1666–1667 годов
То, что могло показаться догматическим вопросом, выросло до широкого движения, до раскола в жизни народа, государства. Начались преследования инакомыслящих: осенью 1653 года первым был заточен в монастырь Аввакум.
Власть не сплотила тогда вокруг себя общество, а нажила массу противников, которые не приняли новых обрядов, посчитали за благо бежать от «мира», от реформы, от сильных мира сего. Вряд ли правильно называть их «раскольниками». Нет, это не они «придумали» раскол. Скорее они стали его главными жертвами.
Старообрядцев запечатлели в России как людей с реки Керженец, кержаков. Старцы основывали здесь скиты – тайные на первых порах поселения, где люди собирались жить по старому, «правильному» порядку и по справедливости. С Керженца переселялись дальше – в заволжские степи на Иргиз, в Сибирь, в заонежские леса на Выг. За «старую веру» держал долгую оборону – с 1668 до 1676 года – окруженный Соловецкий монастырь. Его монахи объявили троеперстие «печатью антихриста», и с ними рядом сражались добравшиеся до острова крестьяне, сподвижники Степана Разина. Спустя десятилетие царевна София закрепила казнь в указе «Двенадцать статей» как нормальное наказание для «хулителей церкви», «подстрекателей», «укрывателей раскольников».
Когда в 1654 году полетели в огонь «неправильные» иконы – то, что веками приучали считать святым, – прихожане замерли в ужасе. Но дальше в огонь, спасая от погибели свою душу, шагнут люди: спустя несколько лет сотни старообрядцев сожгут себя заживо в Закудемском стане на нижегородской земле. Таким был первой случай, как их стали называть, «гарей».
В самих старообрядцах не было единства. Еще в 1656 году Никон замучил Павла Коломенского – последнего епископа, который не принимал нововведений. А ведь только епископы были вправе давать сан диакона и священника. Настал момент – и умерли последние рукоположенные священники, придерживавшиеся старого обряда. Что было делать дальше? Признать тех, кто побыл в лоне официальной церкви и вернулся все-таки к старой вере? Или же стоять на том, что больше священников быть не может? Так старообрядческий мир разделился на поповцев и беспоповцев, чьи обряды проводили наставники из числа мирян.
С 1656 года отсчитывают свою историю скиты на Керженце, всего в полусотне километров от Светлояра. В одном дневном пешем переходе отсюда по тайге – если вы знаете дорогу.
Из всех неосвоенных, непроходимых мест России, где можно было укрыться от власти, именно леса в Нижегородском Заволжье были ближе всего к столице. Первым священником, бежавшим сюда от официальной церкви, стал Софонтий.
В 1657 году были основаны две первые обители «ревнителей старой веры» возле деревни Ларионовой неподалеку от нынешнего города Семенова. В 1674 году возникли рядом Деяново, Пафнутово и Хвостиково: в глубине тайги стали жить беглые соловецкие монахи.
Старообрядцам требовались свои святыни. И они появились. Одной из самых главных стал град Китеж, скрытый от врагов в водах озера Светлояр, в лесах между Керженцем и Ветлугой. В нем праведники продолжают жить вечно подобно Христу: для них после жертвенной кончины уже настало воскресение.
Но разговоры о таких святынях в старообрядческой среде – это одно. И совсем другое – попытка рассказать о них всей читающей России. Не вызов ли это государству и официальной церкви?..
Лишь спустя полтора века были опубликованы записки русских художников академиков живописи Григория и Никанора Чернецовых. Пожалуй, их имена известны сейчас не многим. Братьям, родившимся в семье скромного иконописца в маленьком провинциальном городе Лух (теперь это даже и не город, а рабочий поселок в Ивановской области), очень повезло: волей судьбы они получили блестящее художественное образование. Молодые люди оказались в столичном кругу деятелей искусства, среди добрых приятелей Пушкина. Именно Чернецовым принадлежит, в частности, одно из прижизненных изображений великого поэта, а их по пальцам можно пересчитать. На известной картине, написанной братьями, Пушкин любуется парадом рядом с Жуковским, Крыловым и Гнедичем: это весь цвет тогдашней русской литературы, в которую еще не пришли Гоголь и Лермонтов.
Открытием Чернецовых стал русский пейзаж. Двести лет назад наши соотечественники были убеждены: нет в нем ничего такого, на чем мог бы остановиться глаз. Где водопады, горы, лазурное море? Где пальмы?.. Не на что смотреть, тоска.
Первые русские пейзажи принадлежали Чернецовым и были вызовом здравому смыслу, с точки зрения их современников. Эти блеклые цвета, эта неинтересная равнина, банальные лес и речка.
Пройдут несколько десятилетий – и появится гениальная саврасовская картина «Грачи прилетели», понятная, наверное, только русскому человеку. Вот она – серая, блеклая надежда на тепло, на лето, и черные, всклокоченные грачи дороже, а значит, красивее любых пестрых райских птиц. Будут удивительные, живые полотна Левитана, Шишкина. Русский человек и не замечал, что он, вероятно, острее многих на земле чувствует оттенки серого: серый бывает грустным, сирым (похожие слова?), а бывает обнадеживающим, торжественным, вбирающим в себя словно бы все богатство радуги.
В 1838 году братья Чернецовы исполнили свою заветную мечту. Они наняли лодку и отправились в плавание по Волге из Рыбинска до самого Каспия. Это была не прогулка. Художники все время напряженно работали. Итогом стали живописные полотна. И не имевшая аналогов в истории искусства панорама Волги. Ее показывали в особом павильоне в Санкт-Петербурге на Васильевском острове. Зрителю полагалось сесть в лодку, которая плавала в небольшом бассейне. А дальше перед ним с одного барабана на другой перематывали холст, имевший многие десятки метров длины. На нем были берега Волги с городами и селами.
Во время путешествия Чернецовы вели дневник. Туда они записывали все важные наблюдения – увиденное и услышанное. В 1862 году в беловом виде дневник вместе с другими материалами экспедиции, с карандашными зарисовками был поднесен Александру II.
Трудно сказать, надеялись ли художники на его публикацию. Но напечатан дневник был только спустя век. И при его внимательном чтении становится ясно: оказывается, именно Чернецовы за пять лет до появления статьи в «Москвитянине» стали первыми русскими деятелями культуры, которые узнали о граде Китеже.