Град Камен. Путешествие в Китеж

Морохин Николай

Оставалось идти по темноте ни с чем к завязнувшей машине.

И – ночь в ней. Ночь апрельская, холодная.

Так это все-таки то поле или не то?

На правом штурманском сиденье я забывался иногда коротким сном.

Неужели именно здесь полегли сотни или даже тысячи людей – тем холодным мартовским днем? Среди этих кустов и осинников. И вот так же опустилась на поле слепая черная ночь – без звезд, без огонька, только с воем ветра.

Погиб последний самостоятельный, не подчинившийся ордынцам русский князь со своим войском – и оборвалась не просто

история Древней Руси. Закончился путь вперед большого, широко расселенного древнерусского народа. И лишь спустя несколько веков на обломках его, там, где он жил, сложатся совсем другие человеческие общности. Среди них – русские, с другим языком, с другими представлениями о мире. Древняя речь покажется им невозможной, иногда трудно понимаемой архаикой.

Вероятно, современникам место гибели Георгия Всеволодовича было хорошо известно: его тело нашел на поле битвы епископ из Ростова Ростислав. Он опознал князя по его одежде и привез тело в Ростов. Головы не было. Ее нашли после. А спустя два года останки Георгия Всеволодовича перенесли в сожженный Владимир. Житие рассказывает о чуде: когда князя укладывали в гроб, отрубленная голова приросла к телу.

Георгий Всеволодович был провозглашен святым, и его мощи хранятся сейчас в Успенском соборе Владимира.

Так куда же он вел свое войско и зачем?

Скажу честно: меня никогда особенно не привлекала фигура этого средневекового князя. Никаких иллюзий не должно быть: человеку случалось идти с оружием на родных братьев. По воле его на поле брани русские сходились против русских и насмерть рубились, чтобы решить, чей же господин будет «володеть» ими всеми.

За год до смерти его отец Всеволод Большое Гнездо завещал великое княжение во Владимире Георгию – второму своему сыну, а не старшему Константину. Были нарушены традиции. И вскоре уже два князя делили престол, вовлекая в свое столкновение вначале братьев: Ярослав поддержал Георгия, а Владимир и Святослав – Константина. Затем все они обросли союзниками, которым что-то, вероятно, пообещали, – соседними князьями со их войсками. Смоляне и новгородцы двинулись брать Владимир и Суздаль. Оборонять эти города были подняты жители Мурома. Кто-то посчитал, скольких жизней стоил тогда великокняжеский стол?

В конце 1237 года на соседей – Рязанское княжество – двинулся Батый. И Георгий отказал соседям, просившим о помощи. Он сказал, что хочет «сам особь брань створити». Послы Батыя требовали дань с Рязани и Владимира. В Рязани им отказали, во Владимире – одарили. Но тем временем сыновья Георгия Всеволод и Владимир выдвинулись с войском навстречу Батыю.

Пали Рязань, Коломна, Москва. Первый сын Георгия бежал во Владимир, погубив все войско. Второй – попал в плен.

Георгий покинул свой город, оставил в нем жену и детей. Он отправился на север, за Волгу.

После осады, длившейся несколько дней, все во Владимире погибли страшной смертью.

Но куда же двигался Георгий, почему он не остался оборонять свой город? У историков есть ответ на этот вопрос: он пошел собирать войско. Но надо понимать простую вещь: до ближайших городов в том

направлении были сотни верст. Кончался февраль, и дороги должно было вот-вот развезти, тронулся бы лед на реках. Допустим, расстояния удалось бы преодолеть. Тогда сколько времени ушло бы там на сборы? Когда князь смог бы вернуться с подмогой во Владимир?

Или он надеялся достичь своего волшебного Китежа, который построил еще до собственного рождения? Того крепкого города, скрытого в тайге.

Неужели он просто хотел спастись, затеряться в лесах – заволжских, вологодских? Да, это могло получиться, если бы тогда началась ранняя оттепель. Ведь еще несколько дней – и лед на Волге перестал бы держать всадников, погоня остановилась бы, никто не рискнул бы двинуться в неведомый болотистый край.

Но – все получилось по-другому.

Четвертое марта. Сить. Страшные звуки боя. Кровь. Стоны. Нет спасения.

Не нам судить этих людей. Не нам тревожить тень средневекового князя, который – как бы он ни жил – принял смерть от врага на поле боя. Тем более князя святого, канонизированного церковью.

Но отчего же было так тревожно той ночью? Отчего мне слышались в шуме ветра человеческие голоса – страстные, но невнятные, не способные словно бы преодолеть черту, за которой слова станут явственными?..

Затекшие ноги. Холод. Светает. Вылезаю из машины. Дождь мелок. Дорога раскисла еще сильней. До деревни Власово всего шесть километров. И там уже, наверное, проснулся тракторист Беляев.

– Так как же вы туда попали? – спрашивает он, стоя в дверях.

Сбивчиво объясняю про книгу, про фотографии.

– Из самого Нижнего Новгорода? Да-а…

И вот мы уже едем, переваливаясь из одной колеи в другую по скользкой дороге в сторону обелиска. Беляев как всякий серьезный, основательный человек средних лет осторожничает, прикидывая, как ехать по лужайке. И правильно: еще его технику не хватало тут засадить.

Рывок, потом еще один – машина поползла на тросе к дороге.

– Это то самое место. Князь действительно здесь погиб, – объясняет нам тракторист. – Если вам будут говорить, что не тут, не верьте. Вот рядом деревня Юрьевское – это в память о нем назвали. А дальше по дороге на Некоуз будет Станилово. Это там его стан был… В следующий раз вы в сразу в Станилово идите – там техники много, гараж целый есть. Оно, конечно, дальше, чем в нашу сторону, но уж там точно помогли бы, и не пришлось бы всю ночь сидеть…

О каком таком следующем разе рассуждал тракторист Беляев, не знаю.

Мы потихоньку покатились по дороге. Она становилась лучше, суше. А после Станилова на ней вообще стала ощущаться твердая щебенка.

Остановились на мосту через Сить у деревни Бутовской. Речка Сить была бурной – играли в ней вешние воды, торчали из них кусты. И это я тоже снял для книги.

Спустя два года – работа шла тяжело и долго – я любовался этими фотографиями в верстке. Хотя, наверное, чужие люди не смогли бы этого понять. Обелиск – да, большой, бетонный. Речка – а вот таких много, с любого среднего моста снимешь что-то подобное.