Град обреченный
Шрифт:
— Я ведь такой как ты был, когда друга своего закадычного, в мешок собирал. В засаду попали, его с брони скинуло, а когда вернулись, «духи» его на кусочки разделали. Вот с той поры я «бородатым», любым, кто меня убить пытаются, «подход» свой имею. А раз пока жив, то им не повезло, значит. Мы тут по фестивалям ездили, а тут раз и все — «игры закончены», паря. Теперь реальность пошла, а жизнь штука серьезная, если ты не убьешь, то тебя самого непременно завалят. Вот такая нехитрая философия, братишка…
«Афганец» усмехнулся, извлек из пачки сигарету — прикрывая огонек зажигалки, закурил. Пыхнул дымком, и с доброй улыбкой, по-настоящему доброй,
— Ты хорошо держался, не скулил, не подвел, и хватка есть. А теперь послушай меня — в этом мире все намного проще, чем у нас там — человеку нет нужды зверя в себе сдерживать. Хотя условности, конечно, соблюдать нужно. Тут девка одна вертелась, на тебя посматривала. Завтра с утра я сделаю так, что ее к тебе на телегу усажу. Ты ее поспрашивай, что к чему, и как тут живут. Нам любая информация впрок пойдет. Но не увлекайся — исподволь спрашивай — девчонке тут явно не сладко живется, а нам информатор нужен, как и верный человечек. Да и обстирывать народ надобно — «Воевода» потому и попросил тебя за ней присмотреть. Дело ведь молодое… Ты это чего, баб что ли не пробовал?
Пашка чувствовал что краснеет, щеки будто кипятком налились — ему было стыдно. Все парни как парни, а на него девчонки даже не смотрели — «хромоногий уродец» не для них, все принцессы, короны на головах. Он для них всегда чужой был, одни насмешки терпел, издевались бестии. Никогда не думал, что такие злобные создания почему-то «слабым полом» именуют. Какая доброта и нежность с участием — шипят как змеи.
— Ты воин, а в этом мире этот статус самый высокий, запомни это. И знай, что женщина всегда тянется к самому главному, что есть у мужчины. Знаешь где это? Тебе сказать?
Пашка покачал головой, не зная, что ответить, но всем нутром ощутил подвох. «Афганец» его похлопал по плечу, улыбнулся.
— Запомни — женщины всегда тянутся к мужскому карману, там, где кошелек. Но в этом мире торговцы не в почете, а только люди с оружием. И мы показали, что воевать умеем. Вот потому девка на тебя весь вечер и смотрела. Так что не теряйся — вербуй. Для всех польза будет…
Сергей замолчал, в две затяжки докурил сигарету до фильтра и бросил на алые угли. Тяжело вздохнул:
— У людей ломка пойдет, как табак закончится. А плавание Колумба только через пятнадцать лет будет. Хоть вешайся!
— Так вредно для здоровья…
— С чужого голоса говоришь, паря. Вчера днем один такое здоровьем дорожил, да стрелу поймал, а потом копье. Тут до преклонных лет не доживешь, убьют раньше. А я курить привык…
— Так у меня припасы в мешках, а там семена всякие. А табак он вредный такой — хоть картошку посади одну, все равно местами взойдет — семена махонькие, не уследишь за ними — то морковку, то свеклу обязательно полоть от него приходится. Когда сигарет и папирос не было в магазинах, мы ведь самосада чуть ли не гектар посадили, и резали трубочный, и на папиросы тоже — машинка и бумагу купили. Даже сигары вертеть пробовали, вроде кубинских горло драли. У меня неплохо крутить их выходило.
— Отлично, паря — аж камень с души свалился. Предусмотрителен «Воевода», словно чуял — такой нам и надобен. Приказал ничего, что на семена годится, не трогать, даже помидоры с огурцами, что на салат взяли. Ты, кстати где учился то? Студент ведь?
— После школы в сельскохозяйственный техникум поступил — заканчивать должен следующей весной.
— Вот и хорошо. Так что быть тебе помещиком, паря —
— Не буду спать, понимаю. Чай вскипячу, да кашу поставлю — свинины много, жирная будет, — Пашка подкинул дровишек в костер, посмотрел, как Сергей вынимает застывшие свинцовые пули из формочек. «Колпачки» будут лить всю ночь, как и насыпать в бумажные «гильзы» порох. Но они уже будут спать, их смена первая, самая долгая — два с половиной часа, следующим на полчаса меньше срока. Зато дел у них намного больше. Выспится только прооперированный Петровичем раненый реконструктор. А вот второй, которому стрела надрез сделала на ягодице, «костровым» предстоит быть — все равно толком сидеть не может…
Таких укромных местечек на тверской землице предостаточно…
Часть вторая
Право на жизнь
Глава 12
— Дьяк здесь, и серебро тоже. С ним еще один хмырь, подьячий, а как еще подчиненного назвать. И оба, что характерно, в малиновых кафтанах, под которыми кольчуги поддеты, это заметно, поверь, сам в «бронике» хожу постоянно. Совсем как мы поступили с трофейным «железом». И еще пара воинов у него, эти в доспехах и с луками, и после схватки — вмятины, кольчуги пробиты, судя по всему, и раны есть. Но бойцы крепкие, хотя не в кондиции, если завтра «заваруха» начнется. Своеземца в расчет брать не приходится, как и трех его мужиков — топоры плохая замена нормальному оружию, да и сноровка не воинская. Драться могут — воевать нет!
«Сотник» усмехнулся, подцепил из костра веточку, прикурил сигарету. Пыхнул дымком, ухмыльнулся, посмотрел на профессора — тот задумался, тоже закурил, размышляя. Затем негромко произнес:
— Дело скверное. Видишь ли, если серебро у дьяка, то московиты будут искать его целеустремленно. Это очень большие деньги по нынешним временам, огромные, можно даже так сказать — доход нехилого удельного княжества по размерам, вроде Волоцкого, где младший брат Ивана III заправляет. Но раз Новгород без хлеба на осаду остался, значит, серебро до Твери не дошло, и сделка не состоялась. Сорвали ее московиты…
— Перехватили обоз где-то здесь?
— Не думаю, в книгах бы царские историки написали сразу, да и в летописях след бы остался. Скорее, утопили в каком-нибудь озерце или речке, тут их до хрена. На дьяка посмотрел, пусть издали — настроен решительно, скорее из «непримиримых» новгородских бояр.
— Может быть в реальной истории до Литвы добрался, и там зажил припеваючи — серебро как раз для «эмигрантов», типа князя Андрея Курбского.
— Тот через век будет, не его время. Да и Казимир литовский деньги эти не мог получить — у него вечное безденежье, внезапный куш в четыре центнера драгметалла остался бы в людской памяти.