Град обреченный
Шрифт:
— Стекло ведь не только столовая утварь, это банки для консервирования, листовое пойдет на окна, и будут они прозрачные. И зимой тепло в доме сохраняется намного дольше и лучше, чем когда ставить в окна пластинки слюды или выскобленный бычий пузырь. А еще можно поставить на земле строения, где все стенки и крыша будут из стекла, а внутри из печей трубы проложить под землей, чтобы почва согревалась — если постоянно топить, то даже зимой выращивать овощи можно.
Слова можно было воспринять за пустые мечтания, вот только Михаил Борисович, сам в который раз убедился, что эти люди не мечтают, а делают. Пусть не все получается,
— Если линзы изготовить, и правильно их отшлифовать, то подзорные трубы лет через десять появятся — вот это «ноу-хау» золотом казну пополнять будет. Да, насчет злата-серебра — в новгородской земле оно есть, найти надобно. И на Каменном Поясе, что Югру от их земель отделяет. Там тоже есть, поверь — в древних летописях сказано, ромеи любили всякие тайны собирать и в особом архиве базилевса хранить. А свитки эти сохранились, и кое-кто их не просто читал, выписки делал.
Но кто это был — у Михаила сомнений уже давно не имелось — слишком много знал и старый князь, и молодой княжич, и все их люди. И выписки те он сам видел, изложенные знакомыми буквицами. Странно писанными, без завитков, иных буквиц и не было совсем, и словами отдельными шли. А князь только усмехался на его вопросы — «с интервалами писать надобно для понятности, тогда грамота быстрее усваивается».
Действительно легче — молодой князь живо оценил простоту. И особенно счет с использованием арабских цифр, а не привычных буквиц. Купцы ими пользовались, но вот о «таблице умножения» вряд ли ведали — а он ее сам всего за месяц освоил, и теперь в уме мог умножать и делить. И про дроби уже знал, как части целое составляют.
Действительно — «в знание великая сила кроется»!
— А что тут одни лишь девки и парни у княжича трудятся — смотрю на усадьбе их много-много стало, после того как тиун с женкой отъехали в Старицу, там на воеводство по указу твоему.
— Нечего в дела лезть и препоны чинить — то одно запрещают, то иное, а дело ущерб терпит. Да и княжичу моему пора властвовать учится над людишками, и за все деяния свои отчет передо мной, а потом и тобой держать. Усадьба большая, две деревеньки при ней, мастерские, воинский «городок», и Старица рядом опять же, за рекою. Да, как разрастется все в стороны, слобода целая будет, то оборонительные валы насыпать надобно и мост понтонный через Волгу перебросить — настил на лодках, благо она тут узкая. А там и опоры на «быках» летом поставить, в сухость, когда мелко станет.
Старый князь был явно недоволен тиуном — Михаилу Борисовичу о том докладывали постоянно. Но тот сам виноват — относился к княжичу как к обычному боярину, и тем «честь» ущемлял старого князя. И не важно, что не ведал, догадаться должен, не велика загадка. И женку свою меньше слушать, если у той голова дурная. Батогами вздумала холопку, что с княжичем ложе делила, «попотчевать» — совсем дурой оказалась — кто же такое даст ей позволить. Увидел, что непотребство над его «собственностью» учинить захотели, за шпагу схватился,
И правильно все — каждый должен знать свое место!
Ведь если княжич допустит себе обиду сделать, то отцу его поруха выйдет — а там уже кровь должна пролиться!
Тиуну княжич показал его место, хоть и не виноват он в той обиде, с бабой его дурной из усадьбы своей волей изгнал и сам стал там властвовать. И разумно — много лучше получаться стало.
— Молодежь новому хорошо учится, все знания впитывают в себя как губка. И монашки тоже — новую азбуку живо освоили, грамотеи. Вон, на поле как все трудятся. Август идет, а у нас уже сентябрь пошел. Самое время для уборки, благо хлеба скосили.
Андрей Владимирович усмехнулся, а молодой князь насторожился от сказанных, словно в раздумье, слов. Как может быть сентябрь, хотя последняя неделя или седьмица августа только началась. Поглядел на желтые поля — скирды вывезли на обмолот. А тут занимались уборкой этой самой кукурузы и подсолнечника — от первых выламывали початки, со вторых снимали «шляпки», похожие на маленькое солнышко. А еще он разглядел княжича — тот ловко подсекал будылья, их не заметив, увлеченный работой. Даже холопы, вроде охранники, трудились рядом в запревших рубахах.
— И нам не грех потрудится, княже, то церковью для князей заповедано — в страду вместе с людишками заедино быть. Так что скидываем ферязи, и в поле — подсекать будем, то для воина ремесло. А молодежь пусть уборку ведет, а мы на порубке руку набивать будем. А то если дождь зарядит — пиши-пропало, все намокнет — проблем не оберемся.
— И то верно, Андрей Володимирович — раз княжич твой страду ведет, то и нам с тобой не зазорно. Серп и «горбуша» для князей дело привычное, да и полюшко пусть не ратное, да страдное.
Молодой князь скинул ферязь на руки подскочившего холопа — одеяние ему мешало, но достоинство блюсти нужно. А вот трудится в поле даже князю не зазорно, отнюдь — многие даже за соху брались. А тут будылья высокие рубить — дело почти ратное выходит…
Глава 30
— Вовремя убрали, Михайло Борисович, дождь зарядил.
— Это княжич предсказал — грит нога к дождю болит, вот и заторопились — я всех на подмогу позвал сразу.
— Да увидел, как стахановцы поперли, только возы лихо грузили, — Андрей Владимирович усмехнулся, но был серьезен. Вышло так, что тверской князь оказался рядом с Пашкой — и никакого чванства не проявил, рубил будылья как «заведенный», только всех поторапливал. «Завод» не закончился, даже когда поля убрали, и лишь когда все собранное вывезли. Но в бане стало ясно, что князь сильно устал — попарились на славу. И теперь в горнице ужинали, по чарке самогона пропустив. А вот Пашка сомлел, еле ходил — нога искалеченная болела, натруженная, в опочивальню отправили. Но так он и не нужен — разговор шел между ними тайный, и коснуться должен был серьезных вещей. Ведь урожай убрали и на московских землях, и великий князь Иван Васильевич принялся собирать поместное ополчение.