Град обреченный
Шрифт:
— Людей охочих до сечи по земле набрать легко. Боярыня Марфа Семеновна по всем своим вотчинам вестников отправила — всех, кто оружие в руки возьмет за новгородские «вольности» сражаться, она своеземцами сделает. Смердов и «половинников» — всем землю в поместье даст, но не за подати, а за ратную службу. Каждый надел от нее получит, сам право на него с мушкетом в руках отстаивать будет, и до осени в Новгород придет, как урожай соберет. Не все — но храбрые и крепкие духом и телесно могут жизнь свою изменить в лучшую сторону. Тогда на вече орать не за Ивана Московского станут, а супротив сражаться!
Эти
Прагматизм победил корыстолюбие — в отчаянный момент она решила лишиться значительной части прибытка, все равно пожитки и земли Иван Московский отберет, как победит. А тут шанс есть — тысяча преданных лично ей «служивых», пусть «полурегулярных», но хоть что-то. Лучше лишится части, чем потерять все, включая собственную голову. И новгородским боярам теперь некуда деваться — или поступить также как она, либо бежать в Москву немедля, опасаясь, что на вече с ними сведут счеты. Понятно, что посадница посоветовалась со своим окружением, поступая столь демонстративно. Но вняла его доводам, что власть «сотни золотых поясов» следует немедленно ограничить в пользу вече и самоуправления — ведь чем больше людей получат доступ к реальному управлению «республикой», тем охотнее они будут сражаться за полученные права.
«Служилых» выбрать, раньше ушкуйников хватало. «Чернь» останется в «тягле» — кому-то нужно исправно платить подати. Вот только аппетиты боярские будут ограничены, а то совсем оборзели в своей алчности. И «половинников», из тех, кто отдает половину урожая «владельцу» земли, превратить в «четвертаков». И в «Судную грамоту» это внести обязательно, дабы соблазна нарушать закон уже не было. И тут посадница первая о том объявит — и это будет «взрыв бомбы».
Нельзя драть три шкуры — люди ведь прекрасно знают, что на Москве подати куда меньше, чем и пользуется Иван в своей агитации!
— Я такие вам слова великого князя Тверского скажу. Хлеб вы получите, но лишь по зимнику, когда войско московское под стенами Новгорода ущерб потерпит. А до этого нельзя — Иван сразу заподозрит неладное. А мы из Твери войну начнем с нападения на обозы, дабы «пушечный наряд» перенять. И войско выйдет большой ратью — стрельцов тоже готовим и мушкеты делаем. Нужно только пороха много — успеть купить, где только возможно. И мушкеты делать, всех кузнецов и оружейников привлечь. И тех бояр, что в Новгороде руку Ивана держат — побить надо немедля, а имущество и вотчины на Новгород, «Великого Господина» — отписать. Семь бед — один ответ, все равно московиты сюда придут, зато здесь их доброхотов не будет!
Архиепископ только покачал головой, понимая, что это нужно сделать, и очень боязно — а ну как Москва вверх возьмет. И спросил чуть дрогнувшим голосом, с
— А справишься ли ты в поле, княже, с одними стрельцами?
— Обязательно победим, владыко, «огненного боя» никто не ожидает. И время есть на подготовку стрельцов — токмо его разумно использовать нужно. Собирать «охочих» людей в «служивые», дня лишнего напрасно не теряя!
Из института демократии к середине 15-го века вече было узурпировано боярами — теперь все решали они по предварительному сговору. Упрочив свою власть они сами вырыли себе «могилу», в которую их и столкнули в 1478 году. Ведь если итог заранее известен — можно ли говорить о доверии новгородцев к такому «вече»?
Не первый раз в истории безудержная алчность и корыстолюбие губили власть предержащих.
Глава 26
— Надо же — вроде древко поставили, и косу иначе отковали, а выкосили вдесятеро больше, чем за день можно. За нами сейчас и дюжина косцов не успела. Да и устал я меньше — токмо плечи болят, будто сабелькой намахался, как новик, кусты вырубая. А раньше разогнуться на покосе не мог — все время согнутым так и машешь, так и машешь…
Боярин отер косу пучком травы, затем прошелся по кромке оселком, подточил немного. И бережно положил на землю, «Мниха» потянулся с довольным лицом, даже глаза светились у княжеского тиуна.
— Так «литовкой» куда сподручней, идешь и косишь рядками, лезвие и «пятку» ровно держать нужно. Поначалу не получается, а потом приноровишься, и обкашиваешь все. Уже само собой как-то получается. А если к древку особые «грабли» или «вилы» приспособить, то ярицу или жито косить можно и переворачивать. Куда быстрее и проще, чем баб с серпами жать выгонять. Толку от них никакого в поле…
— Нечего им ленится, лежебокам, — устало произнес тиун, отмахнувшись от слепня, — на то и страда, чтобы всем страдать.
Полотняная рубаха на боярина была покрыта мокрыми пятнами, упрелся весь, но на скошенный покос смотрел довольными глазами. Еще бы — демонстрация нового инвентаря произвела на него неизгладимое впечатление, хотя неделю назад кузнец всячески открещивался от «боярской затеи», считая ее блажью. И не наорешь на него — тверские мужики вольнолюбивы, и земно не кланяются как закупы или холопы, но почтительный поясной поклон отвешивают, все же разница в статусе.
Пришлось взять свою литовку и быстро скосить траву возле подворья — демонстрация заняла всего полчаса, в течение которых кузнец как заведенный махал своей косой-«горбушей» как заведенный. Потом поклонился в пояс за данный ему урок, и смиренно попросил прощения за данный ему урок. С того дня отковывал косы по образцу как стахановец — старался изо всех сил. Селяне ведь посматривали, как молодой боярин забавляется, но «новинку» мгновенно оценили, и ушли посрамленные. И вот теперь сам тиун за косьбу взялся, и результатом более чем доволен.