Град Петра
Шрифт:
Большие бороды ему свет не застят более: Якова Игнатьева прогнал, Стефана Яворского [85] ругает, аж зубами скрежещет. За границу поехал с радостью — отдохну, говорит, от здешней вони. Этим Данилыч успокоен окончательно. Наградил десятью рублями и обнадёжил: окончит Фроська службу при наследнике — обвенчают её с офицером.
Одевшись парадно, при всех регалиях, князь навестил Шарлотту. Провёл часа три в болтовне с фрейлинами — каждая желала беседы приватной, немки и русские между собой в ссоре. Сходились в одном: канцелярия деньги задолжала, двор испытывает нужду. Не хватает на приличный стол и на корм лошадям.
85
Яворский
Царевич тем временем наслаждался свободой. О доме старался не думать. Карлсбад улыбался ему, хотя улочки, свернувшиеся в расщелине, дремали в тени чуть не до полудня. Горная речка Тепла звенела ласково, водная пыль Шпруделя в жаркий день освежала. Нервы присмирели. Делал моцион по крутым дорожкам — маршрутом неизменным, по пути отдыхал в ресторации, всегда одной и той же. К миловидной хозяйке-чешке обращался по-польски, заказывал кофе либо шоколад, сдобную булочку, марципан. До сладкого охотник, но не обжора, талеры отсчитывает скуповато. С виду дворянин невысокого полёта — скромный коричневый камзол, шпага на потёртом ремешке, без украшений. Парика не носит — тяжёлые, жирные чёрные волосы лежат плотно, ветер не треплет.
Из Вены, по просьбе русского посла, прислана для его высочества охрана. Люди императора не назойливы, держатся на почтительном расстоянии. Иногда старший — в чине капитана — настигает принца на укромной тропе, вступает в разговор...
Лечащей водой Алексей начал пренебрегать. Бывает на концертах, на гуляньях. Часто тратится на книги. Лавочники величают благодетелем, приберегают новинки.
«Прелести Италии», с гравюрами... Как не купить! Прекрасная сия страна, к тому же подвластная цесарю. В некотором смысле родственник... И принца тянет в поток венецианского карнавала, к небывалым утехам. Распаляют воображение сказки Шехерезады из «Тысячи и одной ночи», любовные стихи из «Сборника древних авторов», в немецком переводе.
Пищу для размышлений даёт трактат Агриппы [86] «Ненадёжность и тщета всех искусств и наук», а также «Обвиняющие письма» Мошероша [87] — сатирика язвительного.
Лжец хвастает, вор благоденствует, Мудрый молчит, а честный бедствует.Увы, так устроен мир. Сочинитель, пожалуй, прав, говоря: «Уклад жизни не следует слишком реформировать». Творец не вернёт человека в эдем, не избавит от страданий.
86
Агриппа Марк Випсаний (ок. 63—12 гг. до н. э.) — римский полководец и государственный деятель; известен также постройками в Риме (водопровод, термы, Пантеон и др.).
87
Мошерош Иоанн Михаил (1601—1669) — немецкий сатирик, его главное произведение —13 «Видений».
«Неудачные браки», трактат Генриха Мюллера... Томик в восьмушку, в глянцевой белой свиной коже, прямо влип в руку и приковал на несколько вечеров. Бросало в жар от суровых слов Мюллера: «Горе тому, кто покривил душой, стоя перед алтарём. Произнёс «да» неискренне...
Чаще всего Алексей открывает «Церковные анналы» Барония [88] . Штудирует книгу, делает выписки. Во всех странах Европы известна сия хроника, и для многих она — развлечение.
«843 год. При дворе Византии возымела власть дурная женщина. Она появлялась при всех голая...»
Алексей зажмурился. Верно, дьявольски хороша собой...
«...Опозорила императора, клеветала на патриарха Мефодия, но в конце концов была заключена в тюрьму».
Так и надо... Страница перевёрнута, однако обольстительная куртизанка не исчезла. Она сбрасывает тюремную хламиду. Теперь она — Вальдрада, метресса императора Лотаря. Из-за неё он преследовал жену. Был пристыжен папой и покаялся, но неискренне и умер от болезни.
88
Бароний Цезарь (1538—1607) — историк римско-католической церкви, кардинал, библиотекарь в Ватикане; известен и как автор сочинения по русской истории.
И царя бог наказывает, отнимает здоровье. А обличать бесполезно — не раскается.
«Граф Эрбен во Франции взял другую жену при жизни первой, чем вызвал возмущение народа...»
Этот публично повинился. Но потерял совесть.
«Папа Паскаль запретил королю Генриху английскому вмешиваться в церковные дела».
Правильно сделал. На царя где управа? Глава католиков многое может...
«Леопольд, герцог австрийский, был отлучён от церкви. Он посмеялся над этим, и его страну постигло наводнение Дуная, унёсшее десять тысяч человек, затем моровая язва, и сам он погиб, упав с лошади».
Поделом ему... Царя кто отлучит? А надо бы...
«Император византийский Михаил развлекался, издеваясь над священными предметами, приказал своему шуту Теофилу изображать патриарха и шествовать в сопровождении толпы гуляк в шутовских одеждах».
Вот это точь-в-точь про царя.
«За это господь отнял расположение к Михаилу, и он был убит во время попойки своим камердинером».
Кара не минует нечестивых. Книжка Барония разбухла от закладок. Выписки из неё — в заветной тетрадке, хранимой особо.
Пачку книг объёмистую завязывает лавочник. Несёт Иван, шагая за повелителем след в след. Иван Фёдоров, брат Ефросиньи, слуга преданнейший — любых трубецких, любых нарышкиных он дороже. Будущий дворянин при дворе будущего царя...
Стенная полка в комнате уже заполнена книгами. Стопы их под иконой, в красном углу. Корешки коричневые телячьей кожи, сально-белые — свиной. Атласы в лист и крошечные томики в шестнадцатую долю листа, оттиснутые в Лейпциге, Дрездене, Кракове, Варшаве. Книги веселящие и научающие. А нужнее всего наследнику престола те, которые укрепляют злость.
Удивительно, как они цепки в памяти, «Анналы»! Небольшой коричневый томик, двадцатое, а может быть, сотое издание сего средоточия непотребства... Он не сходит со стола, он в центре комнаты, чтение вошло в привычку, как утреннее «Отче наш». Говорят, бумага всё терпит, но кажется, она пропиталась пороком. По ночам они возникают — дурные женщины, там названные. Женщины, из-за которых канули в геенну императоры, короли, храбрые рыцари, женщины, навлёкшие наводнения, пожары, войны...
Есть же книги колдовские — это, вероятно, одна из них. Её следовало бы разорвать, сжечь. Иначе не перестанут кружиться эти сосуды греха, эти дщери Эрота.