Граф Феникс
Шрифт:
…В это время Лоренца, сжалившись над своим сожителем, свалившимся с колченогого табурета на грязный неметеный пол, перетащила его на деревянную софу, сняла с сальной свечки нагар, а сама села в головах распростертого магика. Он хрипел, бормотал, порой скрежетал зубами. Тогда она гладила его по лицу и голове, и он успокаивался. Ночь проходила. Метель улеглась. Бедная женщина не спала. Она сидела задумавшись, витая мыслями в прошлом, видела себя юной, в первом расцвете красоты и прелести. Вдруг вспоминала настоящее, вздрагивала, словно от жгучей боли. Калиостро начинал скрежетать зубами. Она опять успокаивала несчастного…
…Дух магика тем временем пребывал
Всюду у стен висели ржавые цепи с ошейниками и наручниками. В некоторых белели кости погибших узников. Глухие звуки, не то стоны, не то молитвы, доносились из лабиринтов. Дрожа и трепеща, Калиостро крался от столба к столбу. Увидел ротонду с каменным возвышением на семи ступенях. На возвышении – тяжелый стол, покрытый красным сукном. На нем – многосвечник, и в сыром тумане подземелья – пламя свечей, расходящееся кругами. Девять монахов в черных одеждах с капюшонами, сверкая сквозь прорези глазами, сидят вокруг стола. Перед каждым воткнут кинжал и лежит человеческий череп. В правой руке они держат пеньковые веревки с узлами вместо четок. За ними – распятие от пола до свода. Кровь умирающего Галилеянина льется ручьями из пронзенных рук и ног, израненного бока, изъязвленного тернами чела. Между столбами ротонды видны крюки, колеса, жаровни, пилы, клещи, зажимы… И ужасный брат, в таком же капюшоне, но в переднике из кожи и с засученными по локоть руками, стоит в ожидании работы.
– Великий Боже! Это – Верховный трибунал святого братства Иисусова! – трепеща и холодея, думает Калиостро. – Тайно быть на их заседании – уже преступление, караемое смертью…
И он хочет спастись, уйти в лабиринт, но не тложет пошевелиться, ноги его приросли к полу, тело прилепилось к столбу. Он должен остаться, должен все видеть и слышать – Председательствующий надевает широкую красную ленту с золотым изображением Святого Лаврентия, мучимого на раскаленной решетке, выдергивает из дубовой доски стола кинжал и, поднимая его, возглашает.
– Правосудие!
И все члены трибунала выдергивают кинжалы и поднимают их вверх, восклицая:
– Правосудие!
Затем председательствующий потрясает веревкой и восклицает:
– Изменнику!
И братья повторяют то же.
Затем он низвергает кинжал и вновь вонзает его в стол, восклицая:
– Мщение!
И все братья повторяют за ним:
– Мщение!
Сердце Калиостро тает от ужаса. Хотел заткнуть уши, чтобы не слышать. Не повинуются руки. Хотел зажмурить глаза, чтобы не видеть. Не опускаются веки.
– Обвинитель! – восклицает председатель.
Встает обвинитель. Потрясая веревкой, он восклицает:
– Обвиняю Иосифа Бальзамо в измене святому ордену, в предательстве, открытии врагам вверенных ему тайн, во многих клятвопреступлениях, в обманах, прелю-бодействе, ересях, дьяволослужении! Горе изменнику! Мщение!
– Мщение! – хором подхватили все.
– Представить предателя Бальзамо! – повелевает председатель.
Три брата поднимаются и идут к столбу, где прячется Калиостро. Он умирает от ужаса, пригвожденный к сырому камню. Но они проходят мимо. Долго слышен гул их шагов. Тише… Тише… Раздался слабый крик… Опять приближаются шаги, и вот идут, ведут, тащат нагого скелетообразного человека, лишь по чреслам перепоясанного власяницей; выводят на свет и отпускают. Он падает на колени и простирает руки к трибуналу, моля о помиловании. Все тело его иссечено, изъязвлено, в рубцах и кровоподтеках. Седые клоки волос поднялись
– Мщение! – поднимая кинжалы, гремит трибунал. – Смерть предателю!
И они опускают кинжалы.
Тогда ужасный брат выступает вперед, расправляя могучие руки, и из-под ступеней помоста хватает железное кольцо, поднимает круглую дверь. Под ней открывается бездонный колодец. Взяв со стола один из черепов, палач швыряет его вниз. И долго слышен шум падения и удары о стены колодца этого символа смерти.
Все братья встают и поют. И двойник Калиостро поет диким голосом вместе с ними. Пение смолкает. Палач поднимает на ноги преступника, выкручивает ему руки, подводит к краю колодца.
Смерть! – возглашает председатель, потрясая кинжалом и веревкой.
И палач безжалостно сталкивает жертву в колодец. Несчастный мгновенно исчезает в его ужасной глубине, издав короткий вопль. Слышится грохот падения. Глуше… глуше… Молчание.
Тут Калиостро слабо застонал в своем убежище. Переполох поднялся между братьями. Вскочили, бегут, находят, хватают, тащат, толкают, кричат:
– Он жив, проклятый колдун! То был его двойник! Опять обманул, злодей! Убейте его! Убейте!
Удары кинжалов сыплются на Калиостро, он борется, рвется, уклоняется и… пробуждается.
С трудом открыв глаза, с налитой свинцом головой, он видит ту же убогую полупустую комнату, еле озаренную сальной нагоревшей свечой. Он лежит на деревянной софе. Тут же, склонясь к нему, сидя спит Лоренца. Мощные удары потрясают входные двери.
ГЛАВА ХС
Почему Калиостро не улетел по воздуху
– Лоренца, проснись! Стучат! – позвал слабым голосом Бальзаме И, пошевелив онемевшими членами, разбудил прислонившуюся к нему подругу.
– А, ты очнулся, Джузеппе! – сказала, поднимаясь, Лоренца. – Что, ночь еще не кончилась? Как тускло горит свеча! Что это? Стучат!..
– Стучат! – бессильно прошептал Бальзамо.
– Кто там?
– Я! Это я, контесса Серафима! – ласково ответил Горгонзолло. – Я пришел, чтобы вернуть вам вещи и помочь устроиться получше. Есть сведения, чрезвычайно благоприятные для вас!
– Ах, войдите скорее! – воскликнула обрадованная Лоренца, отодвинула задвижку, отперла ключом дверь и только хотела открыть ее, как створку с силой выдавили внутрь. Несколько гренадеров в киверах Потемкинского полка, с примкнутыми к ружьям штыками, вошли и заняли все углы в передней. Вслед за ними ввалился дюжий пристав, с ним полицейский офицер и писец в штатском кафтане. Горгонзолло и трое его подмастерьев вошли последними, выражая полное равнодушие, показывая, что не знакомы с перепуганной соотечественницей, которую пристав крепко взял за руки и так ввел в покой, погруженный в полумрак.
– Сидорчук, сощипни нагар со свечи! – сказал он басисто.
Огромный гренадер толстенными пальцами снял нагар, заплевал, бросил на пол, растер ногой и отошел в сторону.
– Сюда, сюда! Ближе к свету! – все еще держа Лоренцу за руки, говорил пристав. – Господин фон Фогель, – обратился он к полицейскому чиновнику, – эта ли особа называет себя графиней Серафимой ди Санта-Кроче?
– Да, господин пристав, – подтвердил фон Фогель.
Между тем Калиостро при появлении гостей застонал, поднялся на своем жестком ложе и сел, опершись руками и качаясь от слабости.