Граф Феникс
Шрифт:
Слуга бросился исполнять приказание, но через минуту дворецкий вошел с докладом, что вернуть графа Калиостро-Феникса невозможно: карета его уже за воротами.
– Ну, Бог с ним! И без нас распорядятся! – загадочно сказал князь. Когда дворецкий удалился, он подошел к стоявшей в глубоком раздумье и печали княгине и обнял ее. Их слезы смешались, но, как будто покоряясь заключительному наставлению магика, они не сказали ни слова друг другу о том, что думали оба в то мгновение, и никогда, до самой смерти, ни друг другу, ни кому-либо еще этих дум не поведали.
ГЛАВА LXXXVII
Калиостро
Казалось, Калиостро мог быть вполне удовлетворен, отвратив опасность от исцеленного им младенца, уничтожив несчастного лакея, дерзнувшего клеветать на него, и восстановив к себе доверие княжеской четы. Однако в карете он погрузился в думы самого мрачного свойства. Темные предчувствия терзали его.
Когда карета подкатила к подъезду, он почему-то с неприятным удивлением заметил на дворе несколько подвод с мужиками при них и стоящего на подъезде высокого человека с огромным животом, в кафтане цвета соли с перцем. В красных коротких пальцах он держал табакерку и пестрый шелковый платок.
Едва Калиостро вышел из кареты, господин окинул его с ног до головы мутным взором и сказал скрипучим, как немазаное колесо, голосом по-французски:
– Кажется, вижу господина Калиостроса?
– Да, я – граф Калиостро, – отвечал магик, и глаза его забегали по ничего не выражавшему, кроме сухости и черствости, лицу и фигуре незнакомца.
– Ага, государь мой, вас-то мне и надо! – точно каркнул тот по-вороньи, открывая невообразимо злобным подобием улыбки желтые волчьи зубы своей пасти.
– А кто вы такой? – спросил Калиостро, стараясь сохранять важность, но почему-то сбиваясь с обычного тона на заносчиво-раздражительный.
Кто я? Уж, конечно, – тут он еще шире раздвинул в волчьей улыбке рот и еще больше обнажил зверские резцы и клыки, прокопченные соком табака, который имел привычку не нюхать, а жевать, – уж, конечно, честный человек, а не плут.
Тут он отвернулся и прежде, чем граф успел что-либо ответить, крикнул по-русски кучеру, привезшему магика:
– Карету отложить. А для надобности господина Калиостроса с мадамой его которую постарше заложить. Они сейчас едут.
– Слушаем, ваше превосходительство! – весело гаркнул кучер и отъехал.
Тем временем Калиостро уже поднялся по ступеням подъезда и стоял рядом с распорядившимся его отъездом бесцеремонным господином; и хотя они были одного роста, тот смотрел на него, косясь и через плечо, как на какую-то мокрицу, ползущую по полу.
– Государь мой, – волнуясь, краснея, бледнея и задыхаясь, заговорил граф, – государь мой, объясните ваши поступки и кто же вы такой?
– Вы все поймете весьма скоро, – заскрипел тот, – а я управитель дел князя Григория Александровича Потемкина, да!
Он открыл табакерку, помусолил толстым языком толстый указательный палец, засунул его в табак и с видимым наслаждением принялся пальцем с налипшим табаком как бы чистить себе зубы.
– А, так вы супруг моей доброй приятельницы, госпожи Ковалинской? – радостно вскричал итальянец, весь просияв любезнейшей улыбкой.
Управитель дел фукнул носом, поднимая плохо бритую толстую верхнюю губу.
– Тут супруги
– Конечно, дом принадлежит князю, и он в нем хозяин, но я удивлен такой поспешностью, – растерянно говорил Калиостро. – Мне не дают никакого времени собрать свои пожитки, найти приличное помещение и…
– Помещение вы займете старое, в Итальянских, в доме соотечественника вашего Горгонзолло. Оно свободно и вы, кстати, за пользование им, несмотря на многократные напоминания хозяина, еще не удосужились уплатить, – почти проскрежетал Ковалинский.
– О это такая пустая сумма! И у нас с ним свои счеты! – пробормотал бледный граф.
– До него этого дела нет, – ответил Ковалинский. – Помещение извольте очистить. Потрудитесь показать свои пожитки.
Ковалинский повернулся к нему спиной.
– Гей, хлопцы! – гаркнул он мужикам у подвод. – Идите грузить!
Мужики толпою устремились за Ковалинским в дом. Магик вошел за ними. В покоях он нашел Серафиму. С красными, заплаканными глазами она хлопотала, собирая пожитки, рухлядь, подушки, узлы. Бросила злобный взгляд, но не сказала мужу ни слова.
Калиостро же прислонился к стене и так оставался, бледный, растерянный, униженный, хотя, казалось бы, ничего особенного не произошло, кроме внезапного каприза вельможи, хорошо известного своей переменчивостью. Мимо итальянца таскали вещи, узлы, чемоданы с его магическим реквизитом. Он ко всему был безучастен. Хлопотала лишь сама графиня ди Санта-Кроче.
Наконец все было нагружено и заняло три подводы, причем приспособления, машины, банки, треножники, наваленные как попало, делали отъезд Калиостро похожим на отбытие какого-то фокусника или ярмарочного фигляра.
Ковалинский, выйдя на подъезд, приказал прикрыть подводы от любопытных взглядов рогожами. Затем вернулся в дом, постоял сперва, натирая зубы табаком из табакерки, перед Серафимой, которая, с головою закутанная в шаль, так, что лишь огромные черные глаза ее лихорадочно сверкали, сидела в креслах.
Спрятав табакерку, не спеша утерев пальцы о пестрый платок и сплюнув табак на пол без всякой церемонии, господин Ковалинский сделал супругам выразительный жест, указывая на дверь. Серафима встала молча, опустив голову, быстро прошла мимо управителя и, выйдя из дома, села в старую, потертую карету, запряженную парой кляч с грязноватым конюхом на козлах. Калиостро остался с глазу на глаз с Ковалинским. Взглянув направо, налево, словно желая убедиться, что принадлежащая дому мебель вся цела, он вдруг упер свой оловянный взор в неподвижную фигуру итальянца, и, подобно тому, как всего час назад под взором самого итальянца жался к стене несчастный Казимир, теперь топтался у стены жалкий, помертвевший граф Александр де Калиостро-Феникс, внезапно потеряв все свои магические силы.